Отвергнутые воспоминания
Шрифт:
Историк Тоомас Хийо пишет, что задачей КГБ была компрометация эстонских беженцев, конечной цели которой – принудить западные страны отказаться от политики непризнания ЭССР – противодействовали акции эстонских беженцев. Компроматом занимались в Эстонии тщательно подготовленные «специалисты». Одним из самых известных из них был Андрес Роолахт, выступавший под именем Рейна Кордес. В этих пасквилях КГБ факты, вырванные из иностранной эстонской прессы и мемуаров, перемешивались с характерной для обличительной литературы прямой выдумкой и туманными ссылками на какие-то архивные документы и рукописи, таинственным путем попавшие в руки Роолахта. Хийо пишет, что в Эстонском государственном архиве, расположенном в Таллинне на улице Тынисмяги, хранится фонд 133, содержащий интересные ссылки об использовании в т.н. идеологической войне исторических
Кэтрин Мерридэйл (Catherine Merridale), исследовавшая историю большевизма, пишет, что советская пропаганда была наиболее эффективной по отношению к тем людям, идентичность которых создавалась на основе глубоких религиозных канонов. В этих бойнях смерть была включена в иерархию большевизма (или новой веры): смерть врага и смерть героя. Смерть героя (Героя Советского Союза, патриота и т.п.) представлялась смертью мученика, примером этого в Советской России был бальзамированный труп Ленина, приравненный к земным святым. И, как контраст, у козлов отпущения и предателей, кого называли врагами народа, не было права быть похороненным на т.н. освященной земле. В советском нарративе стало важным, гниет ли твой труп в помойной яме или под позолоченными перилами и мраморной красной звездой.[91]
История Эстонии, тем самым, была болезненной, полной препятствий и преград, ибо она – жертва советских направлений и манипуляции. Потому я думаю, что история – слишком серьезное дело для того, чтоб оставить ее только для историков и политиков. Историк Франсуа Досс напоминает, что имеется три очень важных труда, познакомивших с уничтожением евреев и написаных не историками, а авторами их являются писатель Примо Леви (Primo Levi), политолог Рауль Хильберг (Raul Hilberg) и кинорежиссер Клод Ланцманн (Claude Lanzmann) (фильм «Шоа»). Эти произведения напомнили историкам о связанной с профессией обязанности – о памяти. Люди, пережившие террор, готовы свидетельствовать о пережитом. Но это предполагает, что их переживания не будут извращаться при помощи сфабрикованных фактов КГБ.
Историк Сеппо Цеттерберг считает, что историк должен обладать этикой врача. Врач, обвиняющий своего пациента в болезни, ведет себя неэтично. Врач должен оставаться спокойным и искать лекарство против болезни. То же самое и с историками. Историк не должен быть агрессивным. Но факт, что мы не должны избегать своей истории. Мы должны учиться на своих ошибках и боли. Исторический опыт можно рассматривать через художественную литературу, театр и фильм. Хорошо, что эстонцы анализируют свою историю. Россия даже еще и не начала этого терапевтического процесса.[92]
В Эстонии, восстановившей свою независимость, вопросы оккупации, смерти и правды не являются простыми. Грубость, характерная для НКВД и Красной армии, особо не будит чувства вины, так как эта грубость в течение полувека приравнивалась к высшему принципу – мировому коммунистическому порядку. Согласно коммунистической идеологии, убивали только тех, которые стояли на пути новой власти. Это вселяло чувство триумфа. Оставшиеся в живых, которые знали о страданиях и смерти, должны были молчать. Например, сноха президента Пятса Хельги Пятс была разлучена со своими маленькими сыновьями, ее сын Хенно умер от голода где-то в детдоме в Башкирии, но рассказы об этом были запрещены, они не должны были дойти до сердца кого-либо. Никакого мелкобуржуазного сочувствия, никакого человеческого сострадания! Расстаньтесь с буржуазным гуманизмом и поступайте как большевики, достойные товарища Сталина! По возвращении в Эстонию Хельги Пятс была приглашена в НКВД, где ей передали
С ПОЗИЦИИ АГРЕССОРА, ВИНОВАТ ТОТ, НА КОГО НАПАДАЮТ
Яркий пример такого отношения отражается в изданных в 1970 году воспоминаниях Никиты Хрущева, где он пишет: «Мы хотели всего лишь укрепить свою государственную границу, чтобы страны Балтии не напали на Советский Союз».
У историка Магнуса Ильмъярва написана целая глава с обвинениями в адрес Эстонии, составленная на основе российских архивных материалов: «В адресованных политотделам Красной армии директивах повторялись обвинения, фигурировавшие в ультиматумах, в том или ином, порой и более расширенном виде. Реакционные круги Эстонии и Латвии, с целью подрыва имеющихся договорных отношений с Советским Союзом, планируют провокационную атаку на погранвойска и расположенные там гарнизоны Красной армии». По мнению Ильмъярва, аргументом была необходимость охраны советских границ и Ленинграда, желание освободить рабочий класс и крестьянство балтийских стран от безработицы, долгов, голода и эксплуатации.[93]
17 июня 1940 года была установлена новая государственная граница Советского Союза, ценой которой стала кровь тысяч людей и страх. На границах Эстонии сосредоточилось 100 000 советских солдат, и звезда Сталина взошла над Эстонией. В Советском Союзе Сталин был другим небесным телом – Сталин был Солнцем. В школах детей заставляли рисовать Ленина и петь песни, в которых Сталин назывался их новым отцом, а Ленин – дедушкой. «Это было навязывание чужой религии с помощью оружия и армии», – говорит моя мама, старшая сестра которой должна была рисовать в школе портрет Сталина. Люди, не воспринимающие свет Солнца (или Сталина), должны были умереть. На первых порах механизмы новой системы уничтожали государственно-правовой порядок, грабили собственность арестованных и заключенных в тюрьму, убивали и насиловали.
Один из таких арестов имел место в ночь на 14 июня 1941 года, когда за одну ночь было депортировано в Россию 10 000 человек, 6000 из которых позднее умерли от голода и болезней. По данным 1939 года, в Эстонии жило 1 133 917 человек. Нарком путей сообщения СССР Лазарь Каганович (Сталин звал его ласково Железный Лазарь или Паровоз) должен был позаботиться о том, чтобы для депортации эстонцев, латышей и литовцев железная дорога была в порядке, ибо вагоны посылали из России. Монтефиоре (Montefiore) в своей книге пишет, что Сталин, любивший грубые шутки, выразился: «Небось, товарищ Берия хорошо позаботится о приюте наших балтийских гостей». Жданов (по кличке Пианист), в июне 1940 года прибывший в Эстонию в окружении танков, успокаивал народ: «Мы не какие-то немцы, все, что мы делаем, происходит демократически и законно».
Согласно исследованию историка Айги Рахи-Тамм, в 1940–1941 годах было арестовано 8000 человек, из которых осталось в живых только 200. Из них 2400 было убито в Эстонии и 5400 – в советских лагерях. В порядке обязательной мобилизации было отправлено в Россию 34 000 эстонских мужчин, из которых погибло 24 000. Мужчин заставляли регистрироваться на сборных пунктах, находящихся под военной охраной. Уклонение от этого означало смертный приговор. Тайзи Рейман вспоминает, как они в жаркий летний день пошли в одной рубашке и сандалиях на сборный пункт:
Каким образом их там регистрировали, не знаю. Мужчин построили в шеренгу, повели в порт и загнали на корабль. Корабли стояли между Таллинном и Пирита. На набережной собралось огромное количество народа. Находящимся на кораблях кричали слова прощания, задавали вопросы, им отвечали с кораблей. Люди посмелее подплывали к кораблям, чтоб передать отплывающим деньги, одежду, еду. По пловцам был открыт огонь. Корабли отшвартовались от берега. Тогда мужчины на кораблях и народ на берегу стали петь. Появились новые песни: