Ойкумена
Шрифт:
– Порезался, - скупо отозвался бригадир, пока Лена надевала кожаный фартук и протирала руки настойкой «борщевика». Это заменяло спирт, который именовался здесь «мертвой водой» и стоил немалых денег. Уточнять девушка не стала, это было весьма чревато. Попытки поставить точный диагноз воспринимались как опасное лазутничество.
Лена повязала маску из хорошо постиранной тряпицы на завязках и прикусила губу, разрезав первый узел на повязке. Как обычно, горько затосковала по перчаткам. Обычным латексным перчаткам, три рубля за пару, которые здесь не имели цены, поскольку сделать их было не из чего, разве что из свиных и бараньих кишок.
– Сафир, пиявок, - коротко
В младших классах, третьем или четвертом, Лена какое то время зачитывалась старым книжным сериалом Бенцони «Катрин» (до тех пор, пока мать не пресекла это занятие, способное по ее мнению пагубно повлиять на незрелую детскую психику). Книги были романтические и забавные, в одной из частей персонаж был тяжело ранен. Старый мусульманский медик рану долго врачевал, притом гневно порицая христианских коновалов, которые спешат все поскорее зашить.
Когда девочка поделилась историей с Дедом, тот неожиданно заинтересовался и сказал, что, дескать, надо же, и в бульварном чтиве можно найти зерно истины. А затем прочитал короткую, но очень эмоциональную лекцию о «первичном шве», то есть таком, который накладывается сразу после первичной хирургической обработки раны. И по сию пору является большой проблемой, потому что, будучи исполненным неграмотно, с плохой обработкой, дает идеальное прибежище всевозможным злым микробам, так что в тридцать девятом году его даже запретили шить в медсанбатах, настолько велик оказался процент осложнений.
И сейчас Лена воочию наблюдала последствия торопливой штопки необработанного пореза - воспаление, заражение, нагноение. Раненый впал в полубредовое состояние с конвульсивными мышечными сокращениями, и, пока его крепко удерживали напарники, девушка начала осторожно вскрывать шов, а Сафир принес пиявок в кувшине с чистой колодезной водой, прогретой на солнце.
«Сонная пиявка» была определенно даром Пантократора этому миру. В природе они росли непрерывно и могли достигать в длину метр и более. В место укуса такая тварь впрыскивала токсин, который соединял действие обезболивающего и галлюциногена, а поскольку нападали они обычно стаей, то жертва получала столько отравы сразу, что больше не просыпалась, превращаясь в обескровленную мумию, негодную даже для Фермы. Но если рискнуть и собрать небольших представителей, не длиннее ладони, то пиявки служили великолепным обезболивающим. А полуметровый экземпляр уже позволял делать довольно сложные операции, например вырезание опухолей и удаление камней из желчного пузыря. Несколько бригад очень хорошо зарабатывали на поставках пиявок из болот, хотя и расплачивались за это «сухими суставами», то есть хроническим ревматизмом.
Пиявки могли жить долго, но только в пределах Пустошей. Так что иногда даже состоятельные аристократы, страдающие камнями и разросшимся «диким мясом», предпринимали путешествия с собственными медикусами, дабы испытать чудесные свойства болотных гадов (здесь не делали различия между амфибиями, рептилиями и кольчатыми). Или на худой конец «спустить дурную кровь», что оказывало ощутимое тонизирующее воздействие.
Стежок за стежком Лена перекусывала нить шва маленькими ножницами и вытягивала бронзовым пинцетом обрезки из воспаленных тканей. Руки почти не дрожали, даже когда палец случайно касался водянистой кожи. Маску она надела главным образом, чтобы никто не видел, как «мастерица» дышит ртом, строя гримасы. К запаху пораженных тканей Лена так и не привыкла. Впрочем, к счастью,
Тем временем Сафир присосал двух серо-зеленых пиявок за ушами больного и еще столько же на шею, к сонным артериям. Бедолага на глазах успокаивался, впадал в беспамятство. Наконец Лена вытянула последний обрезок нити и раздвинула края отекшей раны.
Да... «порезался», как же. Рана носила все характерные признаки рубленой, однако не топором, а скорее длинным клинком. Ударили с силой и «протягом», мало не достав до кости и чудом не задев артерию. Кого бы ни ограбили бандиты Яна, тот продал свою жизнь недешево. А может поножовщина среди своих, запросто...
Елена кинула взгляд на лицо пациента, убедилась, что пиявки подействовали. Достала из скатки ножик с костяной ручкой и небольшие клещи с хищно изогнутым клювом. Примерилась и, аккуратно зацепив первый клочок посеревшей плоти, опустила лезвие ножика.
Понемножку, по чуть-чуть. Клочок за клочком. Исполнительный Сафир тонкой струйкой лил в рану подсоленный раствор, вымывая сгустки гноя и свернувшейся крови. Вновь открылось кровотечение, но пока терпимо.
– Ремень сверни, - приказала Елена одному из «смоляных», кляня себя за забывчивость. Рука чуть дрогнула, и клинок резанул по капилляру, добавив крови.
– Оберни ногу выше колена. Если жила не выдержит и вскроется, сразу перетягивайте.
Уж что-то, а делать жгуты здесь умели и даже знали, что держать их долго нельзя. Или наоборот, можно и нужно. В совсем уж глухих местах так казнили воров и насильников - перетягивали накрепко орудие преступления, держали несколько часов, а потом отпускали с миром, на мучительную смерть от некроза.
Как обычно, стало подташнивать. Хирургическую работу Лена ненавидела, точнее она ненавидела страх, охватывающий ее каждый раз, когда требовалось резать живое тело. Страх ошибиться, потому что все учение здесь сводилось к «делай как я», а ближайший учебник анатомии находился, по очень примерным прикидкам, в нескольких сотнях километров к юго-востоку. Страх убить пациента. Страх расплачиваться за это перед Матрисой.
В такие моменты помогала отстраненность от процесса, примитивный аутотренинг. Это не она все делает, это манипуляторы медицинского робота, она всего лишь наблюдает. Явно мертвое срезать, живое оставить. Сомнительное осторожно ткнуть кончиком ножа, здоровая мышца при этом сократится и пустит капельку крови.
«Шейте красное с красным, желтое с желтым, белое с белым. Так наверняка будет хорошо.» Откуда это, отчего пришло на ум именно сейчас? Нет, не вспомнить [11] . Да и черт с ним. Пот выступил на лбу обильными каплями, но туго затянутый чепец задерживал соленые потеки, не пуская в глаза.
11
Но мы то помним, что это пан Сапковский, «Владычица озера»
Так... кажется все. И еще немного солевого раствора. Точнее много, тут его жалеть нельзя. Подумать только, соль, обычная копеечная соль, которую родные использовали сразу пачками для приготовления курицы на сковородке, теперь была дорогим ресурсом, который отмеряли ложками и покупали за немалые деньги. Потому что привозили ее с прибрежных солеварен, а без соли невозможно консервировать продовольствие. Так что Сафир, по сути, промывал рану жидким серебром. Хотя все равно платить в конечном итоге не Аптеке, а заказчику, то есть Яну.