ПАДЕНИЕ БЕРЛИНСКОЙ СТЕНЫ
Шрифт:
Политические партии ФРГ (за исключением «зеленых», которые считали недостаточным внимание, уделенное проблемам экологии) не выдвинули серьезных возражений против «плана Модрова»; критику вызвало лишь требование военного нейтралитета для единой Германии. В ГДР также почти никто не возражал (правда, ПДС настаивала на сохранении государственной самостоятельности ГДР при любых обстоятельствах). Однако детального обсуждения инициативы правительства ГДР так и не состоялось. Прибывший в Москву 10 дней спустя канцлер ФРГ, который ожидал, что план Модрова станет главной темой его переговоров с Горбачевым, получил самый неожиданный и самый ценный подарок за всю свою долгую политическую карьеру. Советское руководство внезапно для гостей передало судьбу ГДР в их руки. Горбачев предложил, чтобы «немцы сами договорились между собой» об условиях, на которых должно происходить объединение германских государств.
Советская запись беседы свидетельствует, что канцлер прекрасно подготовился к разговору с Горбачевым. Он начал с того, что правительство ФРГ одобрило предоставление СССР кредита
Однако в Москве не могли (или не хотели) дать себе труд разобраться в том, что несет с собой на практике упразднение валюты ГДР. Горбачев заявил: «Центральный вопрос статуса единой Германии – в военной безопасности», на что Коль безмятежно заметил: «Здесь можно найти решение». Этого оказалось достаточно для того, чтобы советский руководитель произнес ту знаменитую фразу, которая вызвала еле скрываемый восторг у представителей ФРГ, никак не ожидавших такого скорого и полного триумфа. Она одним ударом изменила весь дальнейший ход переговоров о германском единстве. Эта фраза звучала так: «Наверное, можно сказать, что между Советским Союзом, ФРГ и ГДР нет разногласий по вопросу о единстве немецкой нации и что немцы сами решают этот вопрос». Какое-то время спустя Горбачев повторил это заявление в еще более ясной редакции: «Советский Союз и ФРГ с учетом мнения Модрова констатируют, что у них нет разногласий по проблемам единства Германии и права немцев сделать их выбор». И еще раз, чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений: «У нас с федеральным канцлером есть общее понимание того, что вопрос о будущем немецкого народа – а оно приближается, – о его государственности, о выборе, который он хочет сделать, – это, конечно, выбор немцев». К этому была добавлена информация о том, что СССР собирается в одностороннем порядке вывести свои войска из ГДР [147] .
147
Михаил Горбачев и германский вопрос. Сборник документов 1986-1991 гг. М., 2006, с. 340-353, 356.
В опубликованном советской стороной 11 февраля сообщении об итогах визита Коля говорилось буквально следующее: «М.С. Горбачев констатировал – и канцлер с ним согласился, – что сейчас между СССР, ФРГ и ГДР нет разногласий по поводу того, что вопрос о единстве немецкой нации должны решить сами немцы и сами определять свой выбор, в каких государственных формах, в какие сроки, какими темпами и на каких условиях они это единство будут реализовывать» [148] . Ссылка на ГДР была некорректна – мнения ГДР по данному вопросу Горбачев не запрашивал.
148
«Правда», 11 февраля 1990.
Немецкая запись разговора, сделанная Хорстом Тельником, говорит сама за себя: «Гельмут Коль подчеркивает, что внутренние аспекты германского объединения и их международное обрамление должны рассматриваться вместе, и констатирует: [германское] единство станет скоро реальностью. Он предпочел бы располагать более продолжительным временем, но развитие остановить нельзя. Международные аспекты следует урегулировать в рамках разумного взаимопонимания, говорит он Горбачеву и добавляет, что они должны сообща формировать последнее десятилетие этого века. Поэтому за сегодняшней беседой должны последовать другие». Из конкретных вещей Коль упоминает о согласии ФРГ на границу с Польшей по Одеру и Нейсе, а также указывает на неприемлемость «нейтрализации» единой Германии; впрочем, он тут же обещает, что «территория НАТО» не распространится на территорию ГДР. В записи Тельчика ключевое заявление Горбачева выглядит следующим образом: «Между Советским Союзом, Федеративной Республикой и ГДР нет разногласий в том, что касается единства и права людей стремиться к нему. Они сами знают, какой путь им выбрать. Немцы на Востоке и на Западе уже доказали, что сделали выводы из истории, и с немецкой земли больше не будет исходить война». Тельчик добавляет: «Я едва успеваю точно записывать каждое слово – пропустить что-либо мимо ушей или забыть положить на бумагу означает возможность возникновения впоследствии недоразумений. Внутренне я торжествую: Это прорыв! Горбачев дал согласие на объединение Германии. Триумф для Гельмута Коля, который отныне войдет в историю как канцлер германского единства».
Далее Горбачев высказал пожелание, чтобы ФРГ учла экономические соглашения СССР с ГДР, и признал, что «нейтрализация» означала бы унижение для Германии (Тельчик: «Снова сенсация – Горбачев не связывает себя окончательно каким-либо
149
Teltschik H. 329 Tage. Innenansichten der Einigung. Berlin, 1991. S. 138-141.
До 10 февраля 1990 года наиболее вероятным путем к единству Германии оставалось достижение договоренности между всеми шестью участниками переговоров об объединении Германии и, таким образом, сохранение хотя бы формального равноправия ГДР и ФРГ на период строительства единого германского государства, как это и предусматривалось планом Модрова. Бесконечно более слабая и сотрясаемая внутриполитическим кризисом ГДР могла рассчитывать на то, что ее мнение будет принято в расчет только в том случае, если бы рядом с ней стоял СССР. Но 10 февраля СССР демонстративно отошел в сторону. Теперь речь могла идти лишь о скорейшем присоединении ГДР к ФРГ. Отныне нельзя было и помыслить о каком-либо равноправии между ними. Бонн сразу же отказался выполнять свои обещания о помощи ГДР, пока там сохраняется «старый режим», и заявил, что будет разговаривать лишь с «новыми людьми», когда те придут к власти в ГДР. Советский Союз дал на это свое согласие.
Западногерманская печать сообщала о переговорах в Москве под кричащими, но соответствующими действительности заголовками типа: «Ключ к воссоединению отдан Москвой Бонну». СССР отказался от самого эффективного рычага влияния на состояние германских (и европейских) дел. Началась гонка между «объединением снизу», которое уже осуществлялось усилиями демонстрантов на улицах ГДР, а также стараниями западногерманских политиков, и определением внешних условий германского единства – гонка, которую СССР не мог не проиграть, поскольку Франция и Великобритания, чувствовавшие себя обманутыми в надеждах на согласованные действия с Москвой, отказались от сопротивления германскому объединению и тон единой западной линии стала задавать сама ФРГ, поддерживаемая США. ГДР потеряла почву под ногами и практически сразу после парламентских выборов 18 марта стала встраиваться в боннский кильватер. Вместе с планом Модрова была фактически выброшена на свалку истории и концепция общего европейского дома. Каким образом можно что-то строить, когда времени для этого заведомо не оставалось? Позже Модров констатировал с горечью: «Ни интересы Советского Союза, ни интересы его бывшего союзника ГДР не были всерьез учтены. Из формулы 4+2 Геншер и Шеварднадзе сделали 2+4. Внешние условия объединения, относительно которых Горбачев неделю назад [при встрече с Модровым] утверждал, что они являются делом четырех держав, были также отданы в руки ФРГ. А уж она-то сумела распорядиться ими» [150] .
150
Modmw Hans. Ich wollte ein neues Deutschland. Munchen, 1999. S.418.
В сложившейся обстановке мнение берлинского посольства совсем перестало интересовать Москву. Разумеется, сотрудники советского диппредставительства в Берлине продолжали собирать и анализировать всю доступную информацию, разрабатывали рекомендации и предложения относительно дальнейших действий СССР, пытались на месте смягчить последствия решений Центра, которые они воспринимали как «не совсем адекватные». Однако чем дальше, тем больше их деятельность приобретала характер провинциальной самодеятельности, которая никого не трогает и никого не интересует. В мае 1990 года, вопреки народной мудрости «Коней на переправе не меняют», был отозван посол СССР в ГДР. Вместо В.И. Кочемасова, за плечами которого стоял богатый опыт государственной работы (с 1962 по 1983 год он был заместителем председателя Совета министров РСФСР), в Берлин в июне 1990 года прибыл карьерный дипломат Геннадий Сергеевич Шикин. Он относился к той небольшой группе молодых чиновников МИД, которых стал активно продвигать Шеварднадзе, рассчитывая в дальнейшем на них опереться. Германист Шикин полтора года пробыл послом в Австрии, откуда и был переведен в ГДР.
Если Кочемасов считал долгом ежедневно информировать сотрудников о настроениях в московских верхах и о содержании своих контактов с руководством страны пребывания (конечно, кое о чем он умалчивал, но и того, что он сообщал, было достаточно, чтобы люди могли ориентироваться в стремительно менявшейся обстановке), то новый посол свел общение с дипломатами посольства практически к нулю. Видимо, выполняя полученные перед отъездом из Москвы инструкции, он также сократил до минимума объем направляемой посольством в Центр срочной информации. Впрочем, дипломатический состав и без того чувствовал полную невостребованность своей работы. Нам оставалось только по возможности успокаивать наших немецких коллег-дипломатов, вообще представителей ГДР, нервничавших перед лицом явного равнодушия Москвы к их дальнейшей судьбе. Помню, я использовал в этих беседах казавшийся мне тогда неопровержимым довод о том, что вывод полумиллионной Западной группы войск займет не меньше десятка лет, в течение которых ГДР должна будет продолжать существовать.