Падение владык

Ружникова Ольга

Чего ждал отец — смерти, заточения в каземат? Ослепления? Всего того, что сам уготовил Константину, а Роман — Евгению. Ну и покойный Иоанн — Зордесам.

Церковники верят, что грешников после смерти ждет Бездна. Огненного Льда и Ледяного Пламени.

Нет. Грешники просто рождаются снова — в Мидантии. Или на худой конец — в Мэнде. Или по очереди. В зависимости от греховности.

— Среди бумаг Романа… — Звучит-то как! — Обнаружилось нечто любопытное. Он готовил мятеж.

— Это ты мне говоришь? После того,

как сам меня сверг? — отец хрипло смеется. — Да еще и убил Романа — своей рукой, я слышал. Надо же — хватило пороху. И даже слезы не пролил. Тебе нет смысла врать теперь. Как и оправдываться. А Роман и так получил бы всё — после моей смерти.

Значит, правда. Отец и впрямь уже нашел себе нового наследника. Более достойного.

— Значит, он устал ждать. Ты мог протянуть до его старости. А Роман никогда не отличался терпением. В этом он — не ты. Но почему, отец? Роман — безумный садист, но ты… Зачем?

Борис Предатель, преданный всеми детьми абсолютно, глотает вино залпом. Одна пустая бутылка уже стоит рядом. Да и в этой виднеется дно.

— Лучше Роман, чем мягкотелая тряпка, вроде тебя. Которой может вертеть любая баба. Даже твоя София. Я присматривался к тебе долго. Ты ни на что не годен.

— Ты и сейчас так думаешь?

— Плевать, что я думаю сейчас! Я теперь — не ценнее ее! — Опустевшая посудина летит в стену.

Темные брызги на бежевых пятнах. Прислать отцу в следующий раз золотое? Какая разница, чем спиваться — в таких количествах?

— Ты не вернешь мне трон — даже ты. Раз уж тебе сдуру повезло.

Да, Октавиан и впрямь держит слово. В Мидантии такое — везение.

Потому Евгений ему и поверил.

— А мысли проигравших не волнуют никого, — прорычал бывший император. — И никому не интересны. Ни мои, ни покойного Иоанна, ни Зордесов.

— Тогда — вообще ничьи. Все проигрывают смерти.

— Наконец-то ты прозрел, сынок. Именно так. Важна лишь жизнь. Историю пишут победители. Бери всё — раз уж сумел взять трон.

— Спасибо, отец. Я пытаюсь.

— Я всю жизнь тебе это долдонил! Рад, что ты усвоил хоть сейчас. Ради этого можно и сдохнуть.

— Ты не сдохнешь.

— Значит, отца пока не можешь? Только брата? Я знал про Романа. И мог остановить его — в любой миг.

— И позволял играть в заговорщика? Потому что лучше он, чем я? Спасибо, я тебя понял.

— Да, лучше он. Роман просто убил бы меня, а не явился жалко оправдываться.

— Конечно, убил бы. Именно этого от него и хотели его друзья.

— Я же не хотел вырастить из него второго Константина… Какие еще друзья?

— Стало вдруг интересно, отец? Друзья, что тоже очень хотели видеть его на троне. Или их ты тоже контролировал? И мог остановить в любой миг? Кстати, патриарху они очень не понравились.

— Этот старый маразматик… Яд по нему плачет! Избавься от него, чтоб наконец заткнулся! — отец вдруг захохотал. — Я тебя понял. Неприятно разочаровываться, да? Но я и об этом знал.

— Что?

Не нужен ли ему лекарь?

И поменьше вина?

Третья

бутылка запрокинута над жадным горлом. Прежде Борис Предатель столько не пил.

— Если я видел насквозь Романа — неужели не разглядел Юлиану? Разумеется, его толкала под руку она. Вообразила себя великой интриганкой. Но у него хватало честолюбия желать трон и самому. Эту наглую шлюху он получил бы в любом случае. Либо сам, либо я бы ему ее подарил — в утешение. Перевязанную голубым бантиком. Или зеленым — в ее любимых цветах. Пусть мальчик развлекается, как хочет.

— Что значит «получил бы» и «развлекается»? Мидантия — пока еще не Хеметис.

— Императору можно всё, глупец. Если ты этого еще не понял. Можно монашку, монаха, кузину, кузена, сестру, брата, собачонку сестры. Зачем я, по-твоему, так жаждал трона? Власть, деньги и чужое соблазнительное тело — вот всё, ради чего ведутся войны. А не твои паршивые книги, написанные неудачниками. И не та чушь, что они же и сочинили. Читай их и дальше — и удержишь трон не намного дольше Константина.

А как насчет тебя?

— Ты и впрямь подарил бы Роману — Роману с его вкусами! — дочь твоего брата? Твою приемную дочь? Ты же вырастил Юлиану.

И Марию тоже. Но чуть ее не убил. Публично, на площади.

— Да я вообще не знаю, чья она там дочь. Сходства с моим братом я в ней особо не заметил. К тому же, это — ее выбор. Она сама предложила себя Роману. Первой. Ее роскошные прелести — не спорю, и впрямь роскошные! — в обмен на мою седую голову. Ей не понравилась моя идея отдать ее за Карла Эвитанского, и девочка оскалила зубы. Но я уже знал, как их вырву.

— Ты собирался…

— За Карла или за его родного дядю Гуго — кто возьмет. Оба — принцы Эвитанского дома. Или в Мэнд. Всё польза. Не Марию же туда отдавать — свихнется быстрее, чем можно что-то получить с такого родства. Но девка — я о Юлиане — решила, что Роман — не хуже Карла. И ехать тогда далеко не придется. В любом случае, я держал всё под контролем. Тогда в Эвитан пришлось бы все-таки отправить Марию, а Юлиану объявить незаконнорожденной. Не хочет быть принцессой — станет невесть чьим бастардом. Надо было с самого начала это сделать, а не, как ты сказал: «растить ее». После этого я мог отдать ее хоть Роману, хоть капитану его стражи. Принц ведь имеет право на игрушку.

Вот так. Стоит Евгению умереть, а кому-то объявить незаконной Вики — и отдадут ее кому угодно. Если не принцесса, то уже всё можно, так?

— Ты — чудовище, отец.

— Не я один, мой мальчик. А ты вспомни сказку о рыцаре, победившем дракона. И взгляни теперь в зеркало — твои клыки и чешуя уже растут. И не забудь еще кое о чём. Мария-то, конечно, овца овцой. Но Юлиана обросла чешуей уже давновато. И собиралась править даже при Романе. Или отравить и его. Это я объяснил ему, что даже дорогую девку получить проще, чем он думает. И, кстати, твое выживание не входило в планы их обоих.