Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Фляйшхауэр Ингеборг

Молотов приветствовал содержание заявления, однако подчерк­нул, в соответствии с записью Шуленбурга, что «осуществление визита рейхсминистра в Москву... (требует) тщательной подготовки, чтобы предполагаемый обмен мнениями принес результат». В записи Павло­ва отмечается, что, по мнению Молотова, «необходимо провести подго­товку определенных вопросов, для того чтобы принимать решения, а не просто вести переговоры». По словам Шуленбурга, Молотов согласил­ся, что «время не терпит», поскольку Советское правительство также не желает, чтобы «события поставили его перед совершившимися фак­тами», однако высказался за «предварительное выяснение и подготов­ку некоторых вопросов».

В состоявшейся затем беседе речь шла о планах правительства рей­ха. Молотов ошеломил Шуленбурга откровением о том, что уже в конце июня Советское правительство получило в Риме от Чиано информацию о существовании в Берлине некоего «плана Шуленбур­га», предусматривающего улучшение германо-советских отношений на основе пакта о ненападении и совместного гарантирования Прибал­тийских стран, содействие Германии в урегулировании взаимоотноше­ний СССР с Японией, а также заключение широкого хозяйственного соглашения с СССР. Молотов спросил Шуленбурга, насколько данное сообщение из Рима соответствует действительности [1065] .

«Шуленбург вначале сильно покраснел» (советская запись беседы). Этот вопрос по­ставил Шуленбурга в затруднительное положение: он знал, что его план получил в Берлине лишь ограниченную поддержку, и Чиано, ве­роятно, опирался на сообщения Россо о совместных (полуконспиратив­ных) беседах. Он осторожно намекнул, что речь здесь, по-видимому, шла (в соответствии с записью Шуленбурга) о «комбинациях Россо». На вопрос Молотова, «не высосал ли Россо эти данные из пальца», он уклончиво ответил, что это «верно лишь относительно», и напомнил о том, что германская сторона «действительно желает улучшения герма­но-советских отношений». Между тем Шуленбург догадывался, что она преследует цели диаметрально противоположные его плану! В послед­нюю минуту советский собеседник задал ему опасный вопрос о дву­смысленности этой дипломатической инициативы. А затем тактично и, может быть, не без оснований поставил риторический вопрос, «пра­вильно ли информировал Россо свое правительство». В дальнейшем хо­де разговора Молотов, продолжая развивать этот вопрос, заявил, что «Советскому правительству в настоящий момент прежде всего хоте­лось бы знать, существуют ли планы, о которых говорилось в сообще­нии Россо, или нечто подобное в действительности и вынашивает ли еще германское правительство подобные идеи. Он, Молотов, ознако­мившись с сообщением из Рима, не нашел в нем ничего невероятного... У него сложилось впечатление, что в нем, должно быть, многое соответ­ствует истине, поскольку эти мысли развиваются в том же направле­нии, которое выработалось у германской стороны уже несколько месяцев назад» (запись Шуленбурга).

1065

В записи Шуленбурга по этому поводу говорится: «Осуществле­ние поездки господина рейхсминистра в Москву требует, по его мне­нию, основательной подготовки, чтобы намечаемый обмен мнениями дал результат. В этой связи он попросил меня сообщить, соответствует ли действительности следующее: Советское правительство в конце июня с.г. получило от своего поверенного в делах в Риме телеграфное сообщение о его беседе с итальянским министром иностранных дел Чи­ано. В этой беседе Чиано сказал, что существует немецкий план, ставя­щий целью решительное улучшение германо-советских отношений... Содержание вызвало у Советского правительства большой интерес, и он, Молотов, хотел бы знать, что в этом плане... соответствует действи­тельности» (ADAP, D, VII, Nr. 79, Anlage, S. 73).

В советской записи беседы сказано, что Молотов в связи со своим упоминанием «плана Шуленбурга» подчеркнул: важно «выяснить мне­ние германского правительства по вопросу о пакте ненападения». Шу­ленбург ответил, «что все то, о чем он говорил Россо в части Балтийского моря, возможного улучшения отношений СССР с Япо­нией, нашло свое выражение в зачитанной им сегодня инструкции. Шуленбург (добавил), что его последние предложения еще более конк­ретны». Молотов подчеркнул, что «Германия до последнего времени не стремилась к улучшению взаимоотношений с СССР... мы, разумеется, приветствуем... сегодняшнее заявление посла... поскольку «план Шу­ленбурга» идет по той же линии... Шуленбург (спросил), можно ли пун­кты (его) «плана» принять за основу дальнейших переговоров. (Молотов ответил утвердительно и высказал пожелание), что теперь надо разговаривать в более конкретных формах». Тут же он вновь спро­сил Шуленбурга, сформировалось ли (также) у германского прави­тельства определенное мнение по вопросу о пакте ненападения. «Шуленбург (ответил), что с Риббентропом этот вопрос пока не обсуж­дался. Германское правительство не занимает в этом вопросе ни поло­жительной, ни отрицательной позиции. Тов. Молотов (заявил), что в связи с тем, что как Риббентроп, так и Шуленбург говорили об «освеже­нии» и о пополнении действующих советско-германских соглашений, важно выяснить мнение германского правительства по вопросу о пакте ненападения или о чем-либо подобном ему».

Затем Шуленбург спросил, «следует ли рассматривать упомянутые т. Молотовым пункты как предпосылку для приезда Риббентропа». Мо­лотов заявил, что он специально вызовет Шуленбурга и даст ему ответ на сегодняшнее заявление. Во всяком случае, по его мнению, перед приездом министра необходимо в качестве подготовки прояснить неко­торые вопросы. Шуленбург сообщил, «что телеграфирует содержание сегодняшней беседы в Берлин, где подчеркнет особую заинтересован­ность Советского правительства в названных т. Молотовым пунктах». Он попросил Молотова ускорить ответ на инструкцию Риббентропа.

В донесении, направленном в министерство иностранных дел, в ко­тором «план Шуленбурга» не упоминается, посол относит слова Моло­това к Россо. «Молотов повторил, что его в первую очередь интересует ответ на вопрос, имеется ли у германской стороны желание конкрети­зировать пункты, приведенные в сообщении Россо. Так, например, Со­ветское правительство хотело бы знать, видит ли Германия реальные возможности... воздействовать на Японию. И далее, как обстоят дела с идеей заключения пакта о ненападении? —добавил буквально Моло­тов». Молотов закончил беседу констатацией, что если германское пра­вительство при данных условиях разделяет желание заключить пакт о ненападении, «то по этому вопросу следует прежде провести конкрет­ные переговоры». Лишь при таких условиях можно говорить о визите Риббентропа.

Решающим в этой беседе было то, что Советское правительство рез­ко изменило позицию, впервые высказав свои пожелания. Они были конкретны, точны и заключались в следующем:

— пакт о ненападении с Германией,

— совместные гарантии нейтралитета Прибалтийских государств,

— отказ Германии от разжигания японской агрессии и вместо этого оказание влияния на Японию с целью прекращения ею пограничной войны,

—заключение соглашения по экономическим вопросам на широкой основе [1066] .

1066

Штейнгардт узнал от Херварта и сообщил государственному секретарю США, что Молотов поставил продолжение политических переговоров в зависимость от серьезности этих переговоров; в каче­стве «возможных результатов» Молотов якобы упомянул:

«1) Заключение пакта о ненападении между

СССР и Германией;

2) прекращение со стороны Германии любой прямой или косвен­ной поддержки японской агрессии на Дальнем Востоке и

3) урегулирование взаимных интересов в Прибалтике. Молотов считал, что эти три вопроса следует обсудить в предварительных бесе­дах до того, как будет окончательно решен вопрос о направлении гер­манского эмиссара в Москву» (FRUS, I, General, No. 452, p. 334-335).

Изменение позиций советской стороны отразилось также в утверж­дении Молотова (зафиксированном лишь в записи Шуленбурга), что Советское правительство теперь убедилось в том, что «правительство Германии имеет действительно серьезные намерения внести измене­ния в свое отношение к Советскому Союзу», причем сделанное в этот день Шуленбургом заявление он оценил как «решающее» [1067] .

В письме от 16 августа, доставленном Хервартом в Берлин, посол Шуленбург сообщал статс-секретарю о своем удовлетворении бесе­дой [1068] . Тот факт, что рейхсминистр сам предлагает свой визит, по-видимому, льстит Советскому правительству, которое тщетно добивалось высокопоставленного партнера по переговорам с английской стороны. Послу показалось примечательной «во вчерашних высказываниях гос­подина Молотова удивительная умеренность в его требованиях к нам». Он отметил в качестве значительного момента советское желание за­ключить с Германией пакт о ненападении. В отношении Японии Молотов довольствовался лишь пожеланием, чтобы германское правительство оказало содействие советско-японскому примирению. Однако в вопросе Прибалтики не последовало никаких уточнений со­ветских пожеланий. В настоящий момент, заключил посол, дело дейст­вительно выглядит таким образом, «что мы добились в здешних переговорах желаемого успеха».

1067

Как сообщал Шуленбург после завершения этой беседы ранним утром 16 августа 1939 г. в своей первой краткой телеграмме в министер­ство иностранных дел, Советское правительство в связи с его сообщени­ем «поверило в искренность этих намерений» (ADAP, D, VII, Nr. 70, S. 639).

1068

Шуленбург — Вайцзеккеру, 16 августа 1939 г. (ADAP, D, VII, Nr. 88. S. 82-83).

Гитлер и его министр иностранных дел «как на иголках» [1069] ожи­дали в Берхтесгадене результата этой беседы. Отчет Шуленбурга от 16 августа был истолкован таким образом, что Советское правительст­во «в принципе не отклонило мысли о том, чтобы поставить немецко-русские отношения на новую политическую основу, однако высказалось в том смысле, что до начала прямых переговоров потребу­ется длительное изучение и дипломатическая подготовка» [1070] . Эту по­зицию Советского правительства Гитлер счел неудовлетворительной. Немедленно в 14 час. 30 мин. того же дня он дал указание направить но­вое послание Молотову, «в котором высказывалось настойчивое поже­лание германской стороны о немедленном начале переговоров» [1071] . Уже в послеобеденные часы того же 16 августа новая инструкция из Оберзальцберга была срочно направлена в бюро статс-секретаря на Вильгельмштрассе, а оттуда в германское посольство в Москве [1072] . B 10 часов 17 августа Шуленбург через Хильгера вновь попросил аудиенции у Мо­лотова с замечанием, что хотел бы в дополнение к вчерашнему посла­нию рейхсминистра «сообщить только что полученную из Берлина инструкцию, которая касается поставленных Молотовым вопро­сов» [1073] .

1069

Langer/Gleason. Challenge, p. 172.

1070

Оценка свидетеля событий Фридриха Гауса (Gaus. Eidessfattliche Versicherung. — In: Prozess, XL, S. 295).

1071

Ibid.

1072

Рейхсминистр — лично послу, 16 августа 1939 г. (ADAP, D, VII, Nr. 75, S. 79), а также последующий нажим Вайцзеккера, по поруче­нию Риббентропа, вплоть до проверки, как развивались события во вре­мени (ADAP, D, VII, Nr. 89, Nr. 93, Nr. 92, Anm. 4).

1073

ADAP, D, VII, Nr. 75, S. 70.

Когда телефонный звонок Хильгера раздался в особняке на Спири­доновке, там как раз собирались члены военных миссий на свое шестое и пока заключительное заседание. Назначенное на 10.00, оно началось лишь в 10 час. 07 мин. За эти семь минут Молотов, по-видимому, по те­лефону сообщил в Кремль Сталину о содержании разговора с советни­ком Хильгером. Сталин взвесил значение сообщения, которое он в связи с обстоятельствами, возможно, оценил достаточно высоко, и от­дал два распоряжения:

— Ворошилову он дал указание во время первого заседания этого дня решительно потребовать от западных военных миссий ответа на «кардинальный вопрос»; Советское правительство вплоть до этого дня еще не совсем исключало возможность коренного поворота в перегово­рах, но с этого момента его ожидания сократились до минимума.

— Молотов получил указание в конце дня принять и выслушать германского посла. При таких обстоятельствах Шуленбургу была пре­доставлена аудиенция у Молотова в 20.00.

В этот день Ворошилов поставил дальнейшие переговоры в зависи­мость от поступления полномочий британской миссии и ответа на со­ветский «кардинальный вопрос». На западные делегации заметного воздействия это не произвело. Если смотреть с советских позиций, то советская делегация должна была «поистине набраться терпения», что­бы и дальше заниматься поднятыми западной стороной частными во­просами. «Вопрос Ворошилова все еще без ответа... Теперь уже ничто не может убедить советских делегатов в том, что можно рассчитывать на положительный ответ Англии и Франции» [1074] . В 13 час. 43 мин. Во­рошилов прервал переговоры. Следующее заседание было назначено на 21 августа.

1074

Безыменский. Особая папка..., с. 119.