Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Фляйшхауэр Ингеборг

В первый день встречи Чиано «здорово навалился» (Шмидт) на Гит­лера. Указания Муссолини требовали максимальной настойчивости, чтобы доказать Гитлеру все «безумие» (Чиано) этого военного пред­приятия. Речь Чиано, писал Шмидт, «не могла быть откровеннее». Пе­ред лицом все новых аргументов, которые приводил Чиано против развязывания этой войны, Гитлер в конце концов перешел на «рефрен» (Шмидт) о слабости и пассивности демократий, о неодолимой военной мощи своей империи.

В самый острый момент этой исключительно напряженной поле­мики Гитлеру помог податель вышеназванных телеграмм. Беседу на короткое время прервали. Из текста токийской телеграммы [984] Гитлеру стало ясно, что едва ли можно рассчитывать на японское согласие с германским предложением о германо-итало-японском военном сою­зе. Японский военный министр угрожал — в качестве последнего средства давления на сопротивляющихся этому союзу представителей придворных кругов, военно-морского флота, финансов и министерст­ва иностранных дел — своей отставкой, за которой неизбежно после­довала бы и отставка японских послов в Риме и Берлине сторонников союза.

984

Речь шла о телеграмме, которую посол Отт направил 11 августа 1939 г. в 14 ч. 05 мин. из Токио в министерство иностранных дел (ADAP, D, VII, Nr. 25, S. 20f).

Гитлер не стал знакомить своего итальянского партнера с этой ро­ковой вестью, а тут же тактическим ходом компенсировал этот тяже­лый удар. Держа

в руках мнимую «телеграмму из Москвы» и якобы цитируя ее, он рисовал министру иностранных дел неправдоподобную картину самого широкого германо-русского согласия, стремясь создать впечатление, что Советы только и ожидают германского уполномочен­ного, чтобы завершить ведущиеся переговоры подписанием догово­ра [985] . Таким путем Гитлер нейтрализовал нежелание итальянского союзника поддержать немецкие планы. Ведь если Сталин не противо­действовал германскому нападению на Польшу, то уменьшалась опас­ность вмешательства западных государств и, следовательно, мировой войны. Сопротивление Италии лишалось всякого смысла.

985

ADAP, D, VII, Nr. 43, S. 40. Как подтвердил Шнурре автору, «Гитлер истолковал его сообщение таким образом, будто Советский Союз согласен с направлением германского особоуполномоченного в Москву».

Такой поворот слишком уж бросался в глаза, чтобы не насторожить Чиано. Если поездка политического представителя совершалась по инициативе немцев, то в этом случае германское правительство выхо­дило за пределы согласованной между Чиано и Риббентропом «малень­кой игры» — тактического сближения с целью помешать московским переговорам по пакту. Беседуя накануне с Риббентропом, Чиано обра­тил его внимание на несовместимость далеко идущего германского де­марша в Москве с германо-итальянской договоренностью [986] . Но если инициатива исходила от советской стороны, то возникал непредвиден­ный фактор, делавший недействительным совместные договоренно­сти. Едва ли следует упрекать Гитлера за то, что он использовал этот фактор для своих целей. Правда, сообщение Гитлера резко противоре­чило тем представлениям о немецких попытках сближения с Совет­ским правительством, которые сложились у Чиано на основании отчетов итальянского посла в Москве. На их фоне заявление Гитлера должно было выглядеть сомнительным. Тем более если, как записано у Чиано, целью мнимого приглашения германского уполномоченного в Москву Гитлер действительно назвал подписание «пакта дружбы». Од­нако возражения Чиано на заявление не зафиксированы.

986

В этой беседе с Риббентропом (11 августа 1939 г.) Чиано с иро­нией принял к сведению его победные заверения. При этом Риббентроп под «строгим секретом» сообщил Чиано о том, что трехсторонние пере­говоры провалились и что Россия не станет вмешиваться в конфликт, поскольку между Москвой и Берлином ведутся достаточно детальные переговоры. На это Чиано заметил, «что оберегаемые в такой тайне пе­реговоры плохо согласуются с союзническим договором и абсолютной лояльностью» итальянцев по отношению к Германии (Ciano. L'Europa, p. 4i0; DDI, 8, XIII, п. 1, p. 1).

Возможно, Чиано, как полагал Эрих Кордт, в самом деле посчитал сообщение Гитлера «блефом» [987] . В совершенно секретном разговоре со своим шурином — итальянским посланником в Берлине Магистрати, — и послом Аттолико, которые сопровождали Чиано в Берхтесгаден, он высказал подозрение, что заявление Гитлера «после всех предыдущих доказательств его неискренности», — это новый трюк, рассчитанный на то, чтобы побудить Италию согласиться с его польскими планами [988] . Однако Чиано не был полностью уверен в своих выводах и «телеграмму из Москвы» позднее не упоминал.

987

Kordt. Wahn, S. 163, Anm. 3.

988

Toscano. Fonti, p. 105.

Фактически последующие сообщения, дополнявшие мнимую «те­леграмму», делали вопрос об ее аутентичности несущественным. Так, Риббентроп, подтверждая заявление Гитлера, «добавил, что русские полностью осведомлены о намерениях Германии относительно Поль­ши. Он сам по поручению фюрера информировал русского поверенного в делах. Фюрер добавил, что Россия, по его мнению, не согласится тас­кать для западных стран каштаны из огня. Для позиции Сталина оди­наково опасны и победоносная армия, и потерпевшее поражение русское войско [989] . Россия в основном заинтересована в том, чтобы не­сколько расширить выход к Балтийскому морю. Германия не имеет ни­чего против. Впрочем, Россия никогда не заступится за Польшу, которую она всем сердцем ненавидит. Направление англо-французской военной миссии в Москву имеет лишь одну цель — скрыть катаст­рофическое состояние политических переговоров».

989

3a два дня до этого Риббентроп спросил Кёстринга: «Скажите, господин генерал, ведь русский народ не долго будет терпеть Сталина?»

Кёстринг попытался опровергнуть эту, по его мнению, парадоксаль­ную точку зрения человека, который «должен был знать, как похоже и почти одинаковыми методами гитлеровская система так же закабалила немецкий народ» (Teske. K"ostring, S. 137). Переводчик П. Шмидт отме­тил в эти дни поразительное «сходство аргументов» Риббентропа и Гит­лера (Schmidt Statist, S. 439).

Блеф или реальность, но подобная игра оказалась Чиано не по пле­чу, итальянские возражения были окончательно разбиты. Гитлер сразу же распрощался с Чиано, который удалился, крайне недовольный и униженный манерой обращения с ним. Гитлер же, наоборот, торжест­вовал. Он распорядился передать Шнурре указание согласиться с веде­нием переговоров в Москве и высказаться за их скорейшее начало. Вести переговоры должен был «кто-либо из ближайших доверенных лиц» Гитлера [990] . Достигнутый мнимый успех, а также собственное вос­приятие донесения Шнурре побудили Гитлера в тот же день отдать приказ о выступлении вермахта против Польши и определить окончательный срок нападения [991] .

990

Так сообщил Шнурре Астахову 13 августа 1939 г. Телеграмма Астахова Молотову (АВП СССР, ф. 059, оп. 1,д. 2036, л. 178-179).

991

Below. Adjutant, S. 178. Белов назвал датой нападения 26 авгу­ста, а Домарус (Hitler, II, S. 1231) — 1 сентября. Пословам Белова, Гит­лер утверждал: «Россия не вмешается. Ее интересуют только Прибалтийские страны и Бессарабия» (Adjutant, S. 179).

Во второй беседе с Чиано, состоявшейся 13 августа, Гитлер был пре­дельно кратким: он заявил, что «твердо убежден в том, что ни Англия, ни Франция не начнут мировую войну». В этот день такой воинствен­ный накануне Чиано, по словам переводчика Шмидта, «почему-то со­вершенно сник» [992] . Он смог лишь заметить, что в Италии придерживаются совершенно противоположного мнения, но что, воз­можно, Гитлер и на этот раз окажется прав. Через несколько часов, на­ходясь в самолете по

дороге в Рим, он записал в своем дневнике: «Я возвращаюсь в Рим, испытывая отвращение к Германии, к ее вождям и к их образу действий. Они оболгали и обманули нас. А теперь втягивают нас в авантюру, которой мы не хотим и которая может скомпрометиро­вать режим и всю страну». В 1943 г., находясь в заключении в тюрьме Вероны и оглядываясь назад, Чиано назвал эту встречу с Гитлером во­доразделом. Он, в частности, писал, что, начиная со встречи в Зальц­бурге, «политика Берлина по отношению к нам представляла собой не что иное, как целую паутину лжи, интриг и обмана» [993] .

992

Schmidt. Statist, S. 440.

993

Ciano. Diario, 1, 1947, p. 141,145.

После отъезда Чиано «преисполненный чувством предстоящего триумфа» [994] Гитлер вызвал главнокомандующих, чтобы в простран­ном выступлении заявить: «Россия и не думает таскать каштаны из ог­ня... Англии и Франции придется одним брать все бремя на себя... Мюнхенские глупцы не станут рисковать... Фюрера беспокоит, что Ан­глия в последний момент своими предложениями может затруднить окончательное решение. Рассматривается вопрос, следует ли напра­вить в Москву видную личность или кого-либо другого» [995] .

994

Domarus. Hitler, II, S. 1229\ Below. Adjutant, S. 179; Haider (ADAP, D, VII, S. 461).

995

В воскресенье 13 августа Риббентроп по телефону дал указание Шнурре немедленно сообщить Астахову ответ. Шнурре пригласил Ас­тахова к себе, чтобы информировать о том, что германское правитель­ство с удовлетворением восприняло ответ Молотова. Хотя оно и предпочло бы вести разговоры в Берлине, но согласно с советским пред­ложением. «Оно желало бы, однако, — писал Астахов Молотову, — пору­чить ведение переговоров кому-либо из ближайших доверенных лиц Гитлера... Оно считает, что, отправив в Москву такое лицо, оно также дало бы нам доказательство серьезности своих намерений... Намекнув, что Шуленбург этими качествами не обладает, Шнурре в качестве при­мера назвал фамилию Франка...» («Год кризиса», т. 2, с. 209). Кроме Франка, разговор шел и о Геринге. Однако Риббентроп настоял на сво­ем. Об этом рассказал автору Шнурре.

В какой-то момент Гитлер подумывал даже о том, чтобы самому по­ехать в Москву [996] . Теперь он делал ставку в основном на договорен­ность с Россией и с огромным высокомерием намного опережал реальность [997] . По сообщениям, поступавшим Ульриху фон Хасселю, Гитлер делал все, чтобы «пойти с еще более крупного козыря. Он хочет в последний момент заполучить преимущество. Началась опаснейшая игра, которую только можно придумать. По всей видимости, предстоит война с Польшей, и я не могу себе представить (что Гитлер намеревает­ся делать), чтобы западные страны оставались нейтральными... мне представляется все это безответственным риском, причем неважно, смотрим ли мы с национал-социалистской или иной точки зрения. Все трезво мыслящие люди должны сделать все, чтобы избежать войны. Спрашивается только, что можно сделать» [998] . Адъютант Гитлера Бе­лов, находившийся в эти дни при нем, подчеркивал позднее, что ко вре­мени визита Чиано, то есть на следующий день после продолжительного пребывания Шнурре и Кёстринга в Фушле, Риббен­тропу удалось убедить Гитлера в том, «что заключение пакта о ненападении с русскими является последним шансом, чтобы помешать английскому вмешательству в случае германо-польского конфлик­та» [999] .

996

В присутствии Альберта Шпеера Гитлер, словно погруженный в разговоре самим собой, внезапно заметил, что «скоро произойдет что-то грандиозное. Даже если придется послать Геринга... При необходи­мости я сам поеду. Я все ставлю на эту карту» (Speer. Erinnerungen. Berlin, 1969, S. 175). Берндт Гизевиус заявил 17августа Ульриху фон Хасселю: «Главная сенсация... что Гитлер готов поехать к Сталину! Я просто рот разинул... Ведь это произойдет в момент нахождения в Мос­кве военных миссий. Если это правда, то это означает, что Гитлер пол­ностью выбит из колеи» (Hassell-Tageb"ucher, S. 112).

997

Вайцзеккер был одним из немногих, кто тогда понимал, в чем дело, и видел, как далеко Гитлер в своих представлениях оторвался от реального состояния германского зондажа. 14 августа 1939 г. Вайцзек­кер обратил внимание посла в Берлине Аттолико на то, что сказанное Гитлером 12 и 13 августа Чиано было «сильно преувеличено». Аттолико передал слова Вайцзеккера в Рим Чиано и написал, что «сделанные Вам устно сообщения были очень, очень преувеличены» (Аттолико в адрес Чиано, 14 августа 1939 г. — Цит. по: Toscano. Italia, p. 79, note. 112, p. 106, note. 119). Однако уже на следующий день картина, с точки зре­ния Вайцзеккера, вновь изменилась. Теперь он пригласил к себе анг­лийского посла Гендерсона и сообщил ему, что ситуация резко ухудшилась. Он считает, что советский пакт о ненападении с Польшей утратил свою силу и что Советский Союз, в конце концов, будет участ­вовать в разделе Польши (Гендерсон в адрес Галифакса, 16 августа 1939 г., в.: DBFP, 3, VII, No. 32, p. 31).

998

Hassell-Tageb"ucher, 17. August 1939, S. 108.

999

Below. Adjutant, S. 180. Жена Риббентропа позднее отмечала «огромные трудности, которые должен был преодолеть мой муж, и не в последнюю очередь у Гитлера, чтобы добиться иного отношения к Рос­сии» (Ribbentrop London, S. 172).

Военные переговоры в Москве

Это упоминание пакта о ненападении последовало, если верить адъютанту Гитлера, не случайно: уже свыше двух месяцев германская дипломатия в России пыталась, хотя и без видимого успеха, воздейст­вовать на Риббентропа. И только новая фаза, в которую вступили мос­ковские переговоры о пакте, а также возрастающее давление, под которое благодаря им попадал Берлин, сделали сближение возможным. В тот день, когда Гитлер пытался преодолеть сомнения своих военных якобы уже достигнутой изоляцией Польши, посол Шуленбург в част­ном письме в Берлин писал, что в большой политике «все находится в подвешенном состоянии»: англо-французская военная миссия в насто­ящее время ведет переговоры в Кремле, и весь мир с напряжением сле­дит, не достигнет ли она большего, чем дипломаты. «Кремль играет сейчас решающую роль и ни в коем случае не захочет расстаться со сво­им привилегированным положением... Я остаюсь оптимистом! [1000]

1000

Шуленбург — Алле фон Дуберг, 14 августа 1939 г. (Nachlass Schulenbbrg. Ordner Duberg: Briefe... ab 1. Januar 1939, S. 2/2). В конце июля 1939 г. посол получил указание об участии в партийном съезде в Нюрнберге с 1.9.1939 г. Десять дней спустя оно было подтверждено вру­чением маршрута поездки. Хотя это указание было разослано в форме циркуляров всем руководителям миссий, смысл этого мероприятия, не­сомненно, состоял в том, чтобы создать впечатление нормальной обста­новки и замаскировать планы подготовки к войне.