Паломничество с оруженосцем

Юргелов Тимофей

– А меня – Саса…

Андрей переступил порог и оказался в оазисе европейского дизайна. Гипсокартон, пластик, кондиционеры, вертикальные жалюзи, вертящиеся кресла, серое ковровое покрытие, – и в центре всего этого канцелярского великолепия громоздились четыре самонаполняющихся бурдюка. Трое были неимоверной толщины и походили на гиппопотамов: животы их вздымались, как паруса при попутном ветре в бурном море стяжательства. Четвертый же был кругл, невелик и суетлив, он прислуживал за столом. Водку пили стаканами и не пьянели, перед ними стояли закуски: буженина, балык, маринованные грибки.

Голубоглазый пупс во главе длинного стола полулежал в кресле под большим портретом, расстегнув серый пиджак, и поглаживал широкую грудь, переходящую в живот, словно горное плато в холм. Это, очевидно, и был Антон Павлович. Весь кабинет и его обитатели были разлинованы солнечными полосками сквозь приоткрытые жалюзи.

– Ты, Рома, на директора не похож, – говорил Чехов, похлопывая себя по груди. – Не директор маслозавода, а какой-нибудь начальник РСУ. Дохлый как призывник. Поэтому не выдерживаешь конкуренции на уровне, – журил он захмелевшего бурдючонка, но взгляд его был обращен к гиппопотамам. – Правильно, я говорю, господа коммерсанты?

Бурдюки улыбнулись и кивнули. Один имел внешность бывшего комсомольского вожака: заплывшие щелки, косая челка, строгие брови – он недовольно поворачивался вместе с креслом из стороны в сторону. Второй же был очень примечателен. Лицо его, несмотря на огромный живот и внушительный мешок под подбородком, можно было назвать даже худым: широкое, скуластое, с утиным носом и вогнутым лбом. Желтоватая гривка спускалась на воротник.

– Жизнь такая, Антон Палыч, – оправдывался директор маслозавода с пьяной улыбкой и отводил глаза, как пойманный школьник. – Семь жиров за день сойдет: то – то, то – то. Иногда перекусить некогда. – Был он лысоват, рябоват, ум имел живой, подхалимский.

– Ну еб твою мать!.. Можно подумать, на тебе район держится, а не какой-то заводишка!.. – хлопнул с довольным видом Антон Павлович по ручке кресла и в этот момент заметил стоящего на другом конце стола Андрея. – Тебе чего? – спросил он по инерции добродушно. Взоры всех устремились к вошедшему.

– Деревню Тишкино знаешь? – спросил Андрей, он остановился посреди кабинета, потирая за спиной кулак.

– Что еще за Тишкино? – поворотил щеку к директору маслозавода Чехов.

– Это километрах в двадцати, неперспективная деревня, на границе с Молчановским районом,– отвечал тот заплетающимся языком. – Живут там одни старухи…

– Жили, – сказал Андрей. – Теперь померли - одна осталась.

– Ты кто такой? – громовым голосом рявкнул Чехов. – Вы что, совсем нюх потеряли! Врываетесь, как к себе домой! Ну-ка, пшёл вон!..

– Сейчас… – сказал Андрей, ища что-то вокруг себя. Глаза его потемнели, а лицо стало белым, как лист. Он увидел в углу трехцветный флаг и направился к нему. Выдернул из подставки, переломил древко о колено.

– Не трожь знамя! – взревел Чехов, пытаясь приподняться в кресле, но тут же получил красным огрызком по розовой щеке. Раздался звук похожий на всплеск, как будто камень упал в воду.

– Ой, блядь!.. – Антон Павлович скрючился от боли, насколько позволял живот, и сразу осел, раскис и стал похож на испуганного гаденыша. На щеке выступила голубая полоса. Комсомольский работник тоже хотел встать,

но раздался еще один шлепок, и он тоже схватился за щеку. Утконос пролепетал: «Сижу-сижу». Директор маслозавода сложил ручки на коленях и опустил глаза, словно примерный ученик.

– Ты, значит, старух уморил! – И снова удар по другой щеке. – Ну что, вспомнил Тишкино – нет?

– Что там было? – слабым голосом спросил глава, поворотившись к директору.

– Она к нам перешла, когда границы уточняли,– вполголоса проговорил тот, но так что все слышали. – Вы тогда сказали, что вот еще месяц хлеб возим, а потом всё – их аннулирываем. Чтобы они переселялись в соседние деревни.

Андрей снова размахнулся, однако Антон Павлович закрылся руками, тогда он стал наносить колющие удары в огромное брюхо. Толстяк ничего уже не говорил, а только охал и крякал при каждом тычке, губы держал крепко сжатыми, чтобы не вызвать даже подозрения в лояльности по поводу собственного избиения. На столе зазвонил телефон, Андрей выдернул шнур.

– Скажи секретарше, чтобы закрывала дверь и шла сюда. – Он указал на селектор. Антон Павлович протянул руку к кнопке и слабым голосом произнес:

– Ната, закрой все и зайди ко мне.

– Хоросо, Антон Палыц, – оглушил усиленный динамиком бодрый голос.

– Борисыч, закрой входную дверь и веди ее сюда, – добавил Андрей, склонившись над столом.

– Уже закрыл, – ответил из селектора Саня.

– Что празднуете? – спросил майор у коммерсантов.

– День рождения отмечаем, – сказал строгий коммерсант с вызовом, словно комсомолец под пытками. И тут же получил палкой по уху.

– Не ври, мразь! Ну?..

– Сделку обмываем, – затравленно выдавил он, схватившись за ухо, оно загорелось ярко-красным на солнце.

– Какую сделку?

– Мы у него масло купили, – с готовностью отвечал утконос.

В кабинет вошли Борисыч и секретарша. Андрей указал, где ее посадить. Девушка хотела что-то спросить, но Андрей знаком приказал молчать.

– У него? – Он показал на Чехова.

– Нет, у него, – кивнул утконос в сторону директора маслозавода.

– А этот при чем?

– Он нам все устроил.

– Саша, ну-ка, налей всем водки,– сказал Андрей задумчиво.

Борисыч откупорил две бутылки и налил по полному стакану.

– Так, быстро все хлопнули, – скомандовал он.

– Ой, я водку не пью,– пропищала секретарша.

– За знакомство надо выпить, – галантно отставив мизинец, поднес ей стакан Борисыч. – К тому же в такой компании.

– А закусить?

– Дай ей закусить, – усмехнулся Андрей белыми губами, приступ бешенства начал отступать. – Остальные – без закуски!

Подождал, когда все выпьют, приставил древко к животу утконоса.

– Что он вам устроил?

– Высший сорт по цене третьего… – пробормотал тот скороговоркой.

– Так было? – повернулся майор к директору маслозавода.

– Взяли сорок тонн само лучшего масла по цене маргарина…– отрапортовал с горечью стукача директор.

– По средней закупочной цене в области, – раздался болезненный возглас Антона Павловича.

– А он сколько взял? – указал на Чехова Андрей.

– Не знаю, – покачал головой директор.