Паломничество с оруженосцем
Шрифт:
– Ну что, ты врешь! – с укоризной воскликнул Чехов. – Что врешь…
И тут произошло то, чего никто не мог ожидать. Сначала все замерли, думали: само собой включилось радио, – только спустя мгновение поняли: поет захмелевшая секретарша.
Ой, цветет калина в поле у руцья,
Парня молодого полюбила я.
Парня полюбила на свою беду:
Не могу признаться, слов я не найду…
– заливалась она с закрытыми глазами, откинув голову и подперев щеку.
–
– А сто? – удивилась она обиженно. – Для иностранца зэ…
Даже коммерсанты улыбнулись. Борисыч тем временем что-то вылил из пузырька в новую бутылку, встряхнул ее несколько раз и подмигнул секретарше:
– Мы с тобой еще попоем, Натаха. А сейчас все по соточке – ну-ка! – быстренько замахнули! – И он разлил водку по стаканам.
Через пять минут все уснули, некоторые даже захрапели. Бурдюки так и остались в своих креслах (комсомолец постепенно сползал на пол), директор лег на стулья, а секретарша спала за столом, положив голову на руки.
– Ты их не отравил случайно? – спросил Андрей у Сани.
– Не-ет. Таксистский бальзам! – сказал он и залез во внутренний карман Антона Павловича. – Через пару часов очухаются, но помнить ничего не будут. Где-то лавэ должно быть…
– Ты что! – дернул его за рукав Андрей. – Прекращай!
– "Прекращай!" – передразнил Борисыч. – Да бабке тех денег до конца жизни хватит. Где-то должны быть… Куда спрятал?
– Ладно, заканчивай – уходим. – На столе разрывались телефоны. – Он что дурак при себе такую улику держать… Уходим.
– Эх, жалко!.. – Борисыч вложил палку в руку комсомольского вожака, окончательно съехавшего на пол, а второй обломок пытался вставить в непослушную пятерню Антона Павловича: – Пусть думают, что подрались между собой… – Но вдруг нащупал что-то под обтягивающей древко тканью. Вытолкнул из-под нее пальцем несколько зеленых бумажек.
– Ах ты, паршивенчишка такая! Семь сотен баксами – все можно домой ехать! – радостно воскликнул Борисыч.
Он сунул также за пазуху "на дорожку" несколько бутылок водки.
– Ты же сказал, старухе деньги отдашь! – Андрей отпустил собачку на замке и, как только Борисыч вышел, захлопнул за собой дверь.
– Тут и старухе хватит… – Они выглянули в коридор: там никого не было – заперли приемную и быстрым шагом пошли к лестнице.
– Не беги, – сказал Андрей, когда они спускались в холл.
Проходя мимо охранника, Андрей весело подмигнул ему:
– Спасибо, командир: все сделали! – Тот важно наклонил голову.
– Охранник нас видел… – проговорил уже на улице Борисыч. Они не пошли в обход по аллее, а повернули вдоль стены, там была пробита тропинка.
– Охранник будет молчать как рыба. Не было случая, чтобы часовой сознался, что пропустил кого-то не того, – это закон природы. К тому же у него должность со столом и телефоном: где он еще найдет такую, – успокоил его Андрей. Никем не замеченные
День клонился к вечеру, освещенные предзакатным солнцем березы, словно облитые желтком, развевались и серебрились на ветру. Вдруг весь лес, смятый невидимой рукой, проваливался и вскипал, а затем колыхался зелеными волнами. Шлейф пыли за грузовиком поднимался до небес. Птицы летели по ветру, как взъерошенные стрелы.
– К вечеру что-нибудь надует, – нарушил молчание Борисыч и протянул доллары Андрею. – На, пусть у тебя будут.
– Отдашь старухе, – сказал майор.
– Да мы ее в самую лучшую больницу определим, с отдельной палатой, а потом в пансионат отправим на воды – за такие бабки! – воскликнул Борисыч жизнерадостно.
– Ладно, – сказал Андрей и немного погодя проговорил: – Все-таки нехорошо получилось!..
Борисыч удивленно посмотрел на него.
– Как бы преднамеренно. Я всегда мечтал по такой морде смазать, и, выходит, просто исполнил свое желание. И деньги, скорее всего, другие, а не та взятка.
– Ну что, может, вернемся – попросим прощения? – съязвил Борисыч. – И деньги ему возвратим, а старуха пускай помирает!
Начинало смеркаться. Над лесом впереди стлалось что-то черное.
– Вон, какая туча идет. Я же говорил, к вечеру надует, – сказал Саня.
– Это не туча, – сказал встревожено Андрей, – как бы не деревня…
Дальше они ехали молча, вглядываясь в поднимавшийся столб дыма. Он был пепельно-черный, густой. Ветер прижимал его к земле и растягивал вдаль креповым полотнищем, но у основания он тяжело и туго клубился. А когда они подъехали еще ближе, стало видно, как несколько дымов с неимоверной быстротой клубятся и свиваются в один шлейф. Из черных, насыщенных сажей завихрений то здесь, то там вырывались языки пламени.
– Деревня… – сказал твердо Андрей.
Они выехали из-за пригорка, и тут им открылась горящее село. Дальше двигаться было нельзя. Старухин дом превратился в ослепительное пятно, с более темным окном, засасывающим внутрь пламя, а на месте сеней вертелся огненный смерч. Горело все: дома, заборы, деревья, – несколько журавлей выступали из дыма, по их шеям переливчато взбирались спирали огня. Из-за жара нельзя было поднять лицо. Трава тлела у самых ног. Борисыч отогнал машину подальше и вернулся. В черных, без зрачка глазах Андрея переливались отблески пламени.
– Ты хорошо залил траву, когда лампу разводил? – спросил Андрей, не спуская глаз с деревни.
– Ну да, всю воду вылил… и окурки все затоптал, – ответил Борисыч.
– Хотя в такую сушь одной искры от машины достаточно… – проговорил мрачно Андрей.
– Ё мое… – вдруг вспомнил Саня: – Я же у нее спички на столе забыл…
Андрей посмотрел на него, но ничего не сказал. Он пошел вверх по склону холма и остановился на вершине. Рядом падали белесые, тлеющие хлопья. Пламя ревело и завывало, как исполинский зверь.