Пария
Шрифт:
«Как дети с пойманной в ловушку лисой», – размышлял я, когда что-то мягкое и гнилое плюхнулось мне в щёку. Часто сложно противиться возможности совершить жестокость без последствий, особенно тем, кто рождён для ежедневной борьбы за выживание. Таким образом, не ремесленники или торговцы города собрались здесь, чтобы кидать в меня свои нечистоты, но их слуги или подмастерья, а ещё пьяницы и попрошайки, ютившиеся на обочине городской жизни. Эти были хуже всех – собирали камни с земли вдобавок к нескончаемому потоку гнилых овощей и обглоданных собаками костей. Для людей, которые на протяжении всей своей жизни так сильно страдали от холода
Как и следовало ожидать в подобных случаях, граду снарядов сопутствовал поток оскорблений. И снова, самые цветистые обороты изобретали городские отбросы. Большая их часть не достигла моего ошеломлённого и ослабленного сознания, но отдельные жемчужины и по сей день сохранились в памяти:
– Свиноёб, детокрад, шлюхин сын! – вопила женщина с таким красным от выпивки носом, что моим одурманенным мозгам казалось, будто она привязала к лицу яблоко.
– Получи, говноед! – ворчал тощий, как палка, мужчина, и приплясывал босыми ногами по замёрзшей земле, швыряя в меня разбитый горшок. К счастью, он оказался не таким остроглазым, как его негодяи-приятели, поскольку горшок острой кромкой всего лишь царапнул мне макушку и разбился об столб.
Не стоит думать, что всё происходило совершенно неуправляемо. Солдаты подождали, пока солнце не взошло полностью, и только потом поставили меня на колени и всунули мою голову и запястья в три полукруглых канала в тяжёлой окованной железом колоде, образующей нижнюю балку позорного столба. Когда они зафиксировали верхнюю балку, сержант огласил собирающейся толпе горожан мой приговор – короткое заявление, в котором не преминул упомянуть о моём потенциальном статусе участника банды Декина. Возможно, из-за этого толпа начала собирать снаряды ещё до окончания речи сержанта.
Свернув свиток, сержант взял алебарду и процарапал ей кривую линию на ледяной земле, обозначив барьер в пару десятков шагов до позорного столба, за который моим мучителям запрещено было заходить. Бывали случаи, когда люди умирали у позорного столба, если ревностной страсти толпы к правосудию позволяли выйти из-под контроля. Последующий поток мусора, камней и оскорблений изливался на меня почти весь день, с редкими периодами затишья, пока стая палачей отправлялась собирать новые снаряды или восстанавливаться при помощи выпивки. Эти интервалы показались мне ужаснее самих нападений, поскольку они возвращали моему побитому телу чувствительность вместе с подобием рассудка.
Я знал, что попался, и знал свою судьбу. Всё, что я переживал сейчас, было ерундой по сравнению с тем, что будет дальше. Я предстану перед герцогом, и, надо полагать, слушание будет коротким. И хотя складывать слова я умел, но сколько ни лицедействуй, сколько ни выдумывай баек, конкретно эту петлю не ослабить – и к тому же я сомневался, что к утру смогу произнести речь. Мои губы опухли и потрескались, а шея пульсировала от боли оттого, что меня почти повесили. И к тому же по мере того, как продолжались мучения, мой разум всё сильнее ускользал. Каждый камень, брошенный по моей уже опущенной голове, каждый шлепок грязи по коже, и даже бесконечные насмешки всё сильнее и сильнее выталкивали меня из мира. Я сбегал из него, как черепаха прячется в свой панцирь, и находил убежище в искажённых воспоминаниях
И я настолько полностью отдался бреду, что когда порыв жуткого холода вернул меня обратно в мир, я понял, что смотрю на потемневшую и почти пустую городскую площадь. На чистом небе ярко горели звёзды, а окружающие здания стояли тёмными, если не считать слабого мерцания свечей за ставнями. В тёмных углах задержалось несколько пьянчуг, но они не смели подходить ближе, благодаря дюжине королевских солдат, стоявших вокруг столба.
– Ты здесь ещё? – вопросил голос, и у меня перед глазами появилось бородатое лицо сэра Алтуса. Он заглянул в мои мутные глаза, потом хмыкнул и отступил назад, отбросив ведро, куда в ледяную воду окунал мою голову. – Конечно, здесь. Он сказал, что тебя нелегко убить.
Он достал из куртки глиняную трубку, сунул пальцем в чашу лист и бесстрастно наблюдал, как я моргаю и с фырканьем возвращаюсь в сознание. Хотя я уже не чувствовал своих рук и большую часть тела, но голова и лицо словно пылали огнём. Не удивительно, что мне не удалось вдохнуть через нос, и я долго задыхался от боли, а холодный воздух и вода щипали мои многочисленные царапины.
– Вот, – проворчал сэр Алтус с трубкой в зубах и поднёс к моим губам фляжку. В рот потекла вода, и на вкус для моего пересохшего и разбитого горла она была чудеснее любого самого сладкого нектара. Выхлебав фляжку досуха, я вытянул шею и уставился на него, глядя, как он сунул трубку между зубами. Закусив её, он чиркнул кремнем над умятым в чашу листом. Это был натренированный искусный жест, и уже вскоре сэр Алтус выдохнул мускусный, травянистый клуб дыма.
– Видал я и похуже, – протянул он и наклонился, разглядывая моё побитое лицо. – Но сомневаюсь, что какая-либо девица когда-нибудь сочтёт тебя красавчиком. Попробуй-ка. – Он вытащил трубку изо рта и сунул меж моих опухших губ. – Немного поумерит боль.
Трубочный лист в те дни считался редкостью, поскольку его привозили на кораблях по морю издалека, и соответственно, продавали задорого, а потому он оставался роскошью, которой наслаждалась только знать. От первого вдоха я снова закашлялся, но очень скоро, как только странно сладкий аромат проник в мои лёгкие, я почувствовал, как огонь, охвативший моё лицо, начинает стихать.
– Не слишком много, – сказал он, убрав трубку, прежде чем я смог вдохнуть ещё благословенного дыма. – Нам же не нужно, чтобы ты лишился чувств? По крайней мере, пока немного не поговорим.
Он вытер трубку об тунику и снова сунул в рот, вздохнул и сел на верхнюю ступеньку маленького помоста, на котором стоял позорный столб.
– Я бы извинился за весь этот… спектакль, если бы не пребывал в глубочайшей уверенности, что ты его заслужил, и даже более того. – Он повернулся так, чтобы я, не слишком сильно напрягаясь, видел его лицо, и хмуро посмотрел на меня, серьёзно и настойчиво. – Ты ведь действительно убил брата того парня, Элвин?
Мне на ум приходило множество разнообразных ответов, от полного отрицания до отчаянной попытки обвинить того, кого я считал скорее всего мёртвым. «Это всё ужасный, кровожадный злодей по имени Эрчел. Это он силой втянул меня в разбойничью жизнь, м’лорд, клянусь всеми мучениками». Но с моих губ в итоге слетел лишь утвердительный стон, в котором сэр Алтус услышал достаточно правды и удовлетворённо хмыкнул.
– Так я и думал. Полагаю, приказ Декина?
Я в ответ и сам нахмурился, а потом застонал, поскольку усилия вызвали новый всплеск боли, и кровь закапала из открытых ран.