Пария
Шрифт:
Он положил руку на стойку рядом с моей, и я увидел, что его медальон почти идентичен тому, что до сих пор болтался на моих пальцах.
– Она искусно делает безделушки, маманя-то, – продолжал солдат. – Продаёт их на ярмарках и всё такое. Сделала один медальон мне, а другой Ральфу. Хотя вряд ли ты его знаешь по этому имени. Видишь ли, у него был дар приручать птиц, вот его и звали Сокольником. Любопытно: когда его выловили из воды, его медальон так и не нашли.
Солдат вздохнул, прижал меня ещё сильнее и заговорил почти шёпотом:
– В ненависти нет ничего хорошего, парень. Она пожирает человека, как опарыш кормится душой изнутри. Моя ненависть была такой сильной, что после всех убийств в Моховой Мельнице я пришёл к нашему просящему
Его губы коснулись моего уха, и кожу обожгло пропитанное бренди дыхание.
– И как сильно стремишься ты, мелкий гов…?
Годы научили меня многим способам, как выскользнуть из захвата, и по большей части они основаны на правильных расчётах размеров и способностей оппонента. Этот парень был на дюйм выше меня, намного тяжелее и мускулистее. А ещё я не питал иллюзий относительно его навыков с мечом. Но он был солдатом, а не разбойником. Солдаты умеют сражаться, а разбойники знают хитрости.
Во время всей этой трагической истории я держал большую часть бренди во рту, и теперь, чуть повернув голову, прыснул ему прямо в глаза. Каким бы сильным или умелым ни был человек, его тело на подобное всегда реагирует на чистых инстинктах. Он отпрянул назад, приглушённо зарычав, и рука на моих плечах ослабла достаточно, чтобы я смог врезать локтем ему по челюсти – сильный удар разбил его губы об зубы.
Я пригнулся, а голова солдата дёрнулась назад, разбрызгивая кровь. Я бросился на колени и откатился, а здоровенный гад сзади попытался схватить меня за ноги, но у него ничего не вышло. Я не побежал к двери, откуда на меня уже мчались ещё двое, а вскочил на стол и вывалился в ближайшее окно, подняв руки, чтобы прикрыть голову. К счастью, ставни были старые и трухлявые и развалились от первого удара, хотя и оставили несколько заноз в моих руках и лице.
Охнув, я приземлился на утрамбованный снег снаружи, почти не чувствуя неожиданно ледяного воздуха, вскочил на ноги и бросился прочь. Успел пробежать лишь дюжину ярдов, когда что-то вылетело из темноты. Бросок был умело нацеленный – палица попала между моих ног точно в нужный момент, и я кубарем полетел в грязь. Закричав, я пнул её прочь, поднялся на ноги и тут же получил оглушительный удар по голове. Как и брошенная палица, удар был нанесён очень точно, прямо в висок, и его силы как раз хватило, чтобы меня вырубить. Падая, я мельком заметил человека, который его нанёс – коротышка с топорным лицом в ливрее роты Короны, которого не было в таверне. И пускай он не был разбойником, но этот солдат тоже знал немало хитростей.
Я лежал, слишком оглушённый, чтобы двигаться, и услышал хруст множества сапог по снегу. Страх породил во мне волну силы, позволившей встать, пусть и ненадолго, пока на голову не упала верёвочная петля. Я судорожно глотнул воздуха, после чего она натянулась, сорвала меня с места и потащила по земле, заставляя дрыгать ногами.
И вот так, дорогой читатель, меня поймали.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
– Значит, боец, да? – спросил голос, а потом мне в живот врезался сапог, я согнулся пополам и прекратил сопротивляться. – А мой брат сражался? Могу поспорить, ты не дал ему и шанса! – Новый пинок, на этот раз в голову, от которого перед глазами загорелось небо звёзд, но, к сожалению, не настолько сильный, чтобы лишить меня чувств или сделать невосприимчивым к боли, поскольку пинков впереди меня ждало ещё много. Я бы прикрыл голову и пах руками, если бы они не застряли в петле на моей шее.
– Ладно, поднимай его.
Пинки прекратились, меня подняли и потащили прочь от таверны, ослабевшего и истекающего кровью. Глаза мне застилал красный туман, через который я различил очертания большого дуба в центре деревни, и одна
– Гордись, парень, – сказал мне солдат и ухмыльнулся, несмотря на распухшие губы и покрасневшие зубы. – Сдохнешь в один день со своим прославленным главарём. – Его товарищи бросили меня под ветви и дали волю предвкушающему смеху, когда он вытащил свой кинжал с гранатовым навершием и поднёс лезвие к моему лицу. – Он у меня чистый, так что рана не загниёт. Хотя она и не успеет. Но всё по порядку.
Я услышал скрежет верёвки по дереву, а потом петля на моей шее снова затянулась. Мне удалось просунуть пальцы между верёвкой и шеей, и это значило, что я не задохнусь немедленно, хотя моим мучителям этого и не хотелось. Они потянули за верёвку, оторвав меня от земли, а я всё сражался с петлёй, дёргаясь в бессмысленной панике, которая свойственна при близости смерти.
– Вот так, парень! – крикнул один, вызвав шумный смех, – Спляши нам!
Грохот пульса в моей голове вскоре поглотил их насмешки, а зрение снова затуманилось, когда верёвка вдавила пальцы в шею. Изо рта пошла пена, а я всё брыкался, чувствуя, что глаза уже так сильно выпучились, что я не понимал, как они ещё не вылетели. Но тело, которому не хватает воздуха, не может сопротивляться вечно, и, как бы мне не хотелось, мои руки на верёвке обмякли, а ноги перестали молотить и могли уже только подёргиваться. Красная пелена перед глазами посерела, а потом, быстрее, чем я ожидал, стала полностью и беспросветно чёрной.
Если ты склонен к набожности, то здесь, наверное, ждёшь красочного описания Божьих Порталов, что ярко и великолепно сияют в небесах, а их охраняют Серафили, и приветственно поёт хор мучеников. Или же, с учётом моего жизненного пути до этого момента, тебе простительно вообразить, как, под мои бесконечные крики, Малициты тащат меня в свои огненные владения, чтобы завладеть моей несчастной душой. В любом случае, мне жаль тебя разочаровывать.
Это правда, что той ночью я умер, всего лишь на миг, поскольку, когда опустилась чернота, я почувствовал, как моё сердце остановилось. Но, несмотря на обилие чепухи, сочинённой с тех пор недостойными сказочниками, претендующими на титулы учёных или хронистов, этот визит в царство смерти не стал моментом моего откровения. Ведь тот наступит гораздо позднее. Нет, дорогой читатель. Мне больно рассказывать тебе, но, почувствовав, как угасает последний слабый удар моего сердца, я ничего не увидел. Ничего не почувствовал. Всё просто… остановилось.
– Вы его убили, неуклюжие ебланы!
Огорчённый голос солдата громко, и даже болезненно прозвучал в моей голове. И не менее болезненным стал ледяной поцелуй морозной земли на моей щеке. И даже ещё больнее – хоть это была ликующая форма мучения – показался мне огромный вдох ледяного воздуха, который я втянул в лёгкие, поскольку он возвестил сильную рвоту и излияние желчной слюны.
– Видишь? – произнёс другой голос. – Говорил же, он ещё не помер.
Холод исчез со щеки – это рука схватила моё лицо и повернула вверх. От нескольких сильных пощёчин зрение снова сфокусировалось, явив солдата из таверны. На его лице не осталось никаких следов приветливого притворства. Теперь это была окровавленная, дикая маска человека, полностью поглощённого местью.
– Хорошо, – проворчал он, переворачивая меня на спину. – Держите его! – бросил он своим друзьям. – Брыкается сильно.
Я снова попытался сопротивляться, но сил хватило только на пару вялых судорог, а потом меня прижало множество рук, и солдат стал срезать мою одежду – прорезал своим кинжалом куртку и штаны, обнажив меня от груди до паха.
– Предупреждаю, – прошипел он, наклоняясь ближе и глядя на меня широко раскрытыми голодными глазами, – На ферме у меня всегда неважно получалось потрошить свиней. – Он перехватил рукоять кинжала, опустил кончик, пока тот не коснулся моей кожи, и надавил так, чтобы показалась маленькая капля крови. – Они всегда визжали всё дольше и дольше…