Пария
Шрифт:
– Элвин Писарь! Сдавайся правосудию Ковенанта! – В поведении Гилберта сквозила живая настойчивость, источник которой несложно было угадать: когда меня не станет, ему будет гораздо выдавать слова из завещания Сильды за свои.
Я тяжело вздохнул и обернулся, увидев ошарашенных Брюера и Торию, которые враз забыли о своём споре.
– Прости, – сказал я Тории, проскользнув мимо неё, и поспешил к шумной толпе добровольцев. – Считай свой долг оплаченным. В кладовке святилища есть сундук с замком, который стоит попробовать взломать, если тебе интересно.
– Элвин Писарь! – Ещё громче взвился голос Гилберта, пока я проталкивался вперёд. – Стой на месте!
Я его проигнорировал, продолжая пробиваться через толпу тел в рубищах, а меня преследовали его слова, наполненные праведным осуждением:
– Я могу закрыть глаза на пару нарушений от искусного человека, но не убийство! Стой на месте, злодей!
Я оббежал стоявших на коленях добровольцев, окружавших телегу Эвадины Курлайн, и поспешил к покрытому шрамами просящему с булавой, который стоял позади вместе с парой десятков суровых людей в похожих нарядах. Все носили одинаковые тёмно-серые накидки поверх простых доспехов и разнообразное оружие, от мечей до арбалетов. Опознав во владельце булавы того же человека, которого я видел разговаривающим с Гильбертом накануне, я решил, что у него здесь больше всего власти, помимо леди Эвадины. Увидев его вблизи, я отметил, насколько неровный шрам на его коротко постриженной голове напоминает бледную трезубую вилку молнии, вытесненную на коже. Она изогнулась, когда он при моём приближении равнодушно приподнял бровь, и не особенно заинтересовался, даже когда я опустился перед ним на одно колено.
– Просящий, – начал я, но он тут же меня прервал:
– Для тебя сержант-просящий Суэйн, – коротко рявкнул он.
– Сержант-просящий, – повторил я, склонив голову. – Смиренно прошу принять меня на службу…
– Прекратить!
Я не поднял головы, когда немного запыхавшийся восходящий Гилберт остановился неподалёку. Пока священник обращался к сержанту, я постарался принять подобострастный и желательно набожный вид.
– Этот человек связан законом Ковенанта по обвинению в убийстве, и определённо не подходит для службы в роте, созванной под эгидой совета.
– Убийстве? – В голосе сержанта мелькнула нотка любопытства, от которой я поднял взгляд. Он критически смотрел на меня, как много раз делал Декин, обдумывая плюсы и минусы потенциального члена банды.
– Крайне жестокое убийство, – подтвердил восходящий, и махнул рукой хранителям: – Связать его и отвести в святилище…
– Стоять! – Голос сержанта-просящего Суэйна прозвучал не особенно громко, но с такой властностью, которая наверняка остановила бы любую послушную душу. Хранители не были настоящими солдатами, но отлично знали голос начальства. Когда они заколебались, я увидел, как на лице восходящего Гилберта появляется красный оттенок досады. Он снова было заговорил, но сержант ему не позволил:
– Кого ты убил? – спросил он, по-прежнему глядя на меня сверху вниз. – Не ври.
Это создало дилемму. Если бы я сказал правду, то, возможно, Эйн уже к ночи качалась бы в петле. Но, как я подумал, с учётом интереса Гилберта к моему исчезновению, он легко отмахнулся бы от грязных и неприкрытых фактов, назвав их ложью. К счастью, в этот момент убеждать в чём-либо мне надо было не его.
– Своего подельника, – ответил я сержанту Суэйну. – Он предал меня несколько лет назад. И ещё много плохого совершил, но это уже к делу не относится.
Суэйн с пониманием хмыкнул.
– Как ты его убил?
Я рискнул глянуть на Гилберта и увидел триумф на его лице. Конкретно эта деталь выставит
– Отрезал его хер и яйца, – сказал я с невыразительной улыбкой. – В лесу это было любимое наказание Декина Скарла для болтунов.
– Видите, – сказал Гилберт. – Это существо запятнает ваше знамя…
– Это знамя Ковенанта, восходящий, – перебил сержант, и суровости его тона хватило, чтобы остановить поток оскорблений Гилберта. Сержант снова задумчиво посмотрел на меня, а потом перевёл взгляд на Торию и Брюера, упавших рядом на колени.
– Вы двое – тоже яйцерезы? – вопросил он.
– Ни за что, просящий, – с поклоном заверил его Брюер.
– В своё время пырнула туда пару раз, – сказала Тория. – А вот отрезать их целиком никогда не получалось.
Я увидел на лице сержанта Суэйна смесь отвращения и удовлетворения, прежде чем он повернулся к Гилберту и склонил голову, скупо изъявив уважение.
– Восходящий, с сожалением вынужден вам сообщить, что этот человек, – он указал на меня, – был уже принят в роту до вашего вмешательства.
Игнорируя заикающиеся яростные протесты, сержант Суэйн обернулся и махнул своему товарищу в серой накидке – крепкому человеку с тяжёлым подбородком, почти такому же высокому, как Брюер.
– Клинок-просящая Офила, проводите этих троих в лагерь. Они присоединятся к вашему отряду. И хорошенько их охраняйте. – Когда нас повели прочь, он встал у меня на пути, сурово глядя мне в глаза. – Ты только что принёс присягу, яйцерез, – тихо сказал он. – Только нарушь её, и то, что ты сделал со своим давним другом покажется лёгкой щекоткой по сравнению с тем, что я сделаю с тобой. Ты принадлежишь роте Ковенанта, пока она, – он дёрнул головой в сторону Эвадины Курлайн, которая улыбалась, опуская руки к поднятым пальцам боготворящих добровольцев, – не решит, что ты свободен от своих обязательств. Или, – он улыбнулся мне такой же пустой улыбкой, как до этого я ему, – пока кто-то из отбросов Самозванца не выпустит тебе кишки, что, готов поспорить, пока намного более вероятный исход. Просто постарайся искупить своё бесполезное существование, забрав его с собой, ладно?
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
– Ты – встань за ним. – Мясистые руки клинка-просящей Офилы толкнули меня в стойку, и я оказался гораздо ближе, чем хотел, к воняющей потом туше Брюера. – А ты, – сказала она, направляя Торию за моей спиной, – встань за этим.
Я почувствовал, как Тория ощетинилась от прикосновения крупной женщины и убрал ладонь с рукояти секача, чтобы успокоить её, похлопав по плечу. Три дня солдатской дисциплины начинали уже раздражать её бунтарский от природы дух, а мы не могли себе позволить никаких неприятностей, по крайней мере пока рота Ковенанта стояла лагерем под стенами Каллинтора.
В общей сложности более трёх сотен искателей шагнули вперёд в ответ на призыв к оружию, провозглашённый леди Эвадиной, которую теперь называли либо Помазанной Леди, либо Святым Капитаном. От этого священный город лишился значительной части своих рабочих, и четырём восходящим пришлось попросить роту остаться хотя бы на неделю, чтобы убрать последнее зерно, а иначе с наступлением осени им пришлось бы голодать. Как следствие, рота проводила полдня на полевых работах, а вторую – на муштре. Это требовало часами терпеть сердитый нрав бывалых солдат – те пытались научить основам своего мастерства новичков, большинство из которых всю свою прошлую жизнь сознательно избегало войны и её многочисленных лишений.