Пария

Райан Энтони

Я стоял с Эйн на почтительном расстоянии, пока сержант с капитаном продолжали свой разговор. Эйн с неприкрытым восхищением уставилась на леди Эвадину, а я же отводил взгляд, стараясь не выдать того факта, что очень хочу расслышать каждое слово. Мне удавалось уловить лишь несколько предложений, в основном от Суэйна, а не от аристократки, которая говорила тише.

– … месяц, по меньшей мере, – говорил он рубленым голосом, чтобы скрыть эмоции, но я услышал нотку беспокойства.

Из ответа леди Эвадины я мало что различил, помимо упоминания «Шалевеля» и отсылки к «тридцати

милям». На это Суэйн мрачно ответил:

– Сомневаюсь, что этот сброд в состоянии маршировать строем тридцать миль…

Я знал, что Шалевель это река, по которой проходила большая часть границы между герцогствами Альберис и Альтьена. Из речи леди Эвадины в Каллинторе стало ясно, что орда Самозванца посягает на сердце королевства, предположительно с намерением ударить по Куравелю, столице Альбермайна и древнему трону династии Алгатинетов. Я сомневался, что король Томас со своим двором захотят оказаться в осаде, и можно предположить, что они, как и полагается особам королевской крови во время бедствий, уже спешно выдвигаются в более безопасные места. Хотя Самозванца это не переубедит. Ведь если Куравель с королевскими дворцами, складами и ростовщиками окажется в его руках, то и его притязания на трон наконец-то обретут какую-то осмысленность.

– Яйцерез, чего тебе?

Грубый вопрос Суэйна прервал мои рассуждения, заставив меня опустить голову ещё ниже, прежде чем я решился взглянуть на его суровое презрительное лицо.

– Важный вопрос, сержант-просящий, – сказал я, посмотрев на Эйн, которая лениво проводила пальцем по волосам, не отрывая взгляда от леди Эвадины.

– Вашим отрядом командует клинок-просящая Офила, – рявкнул Суэйн и махнул нам убираться. – Говори с ней.

– Сержант, всё нормально, – сказала леди Эвадина, улыбнувшись мне, и поманила к себе. – Иди сюда, солдат. Как тебя зовут?

Дорогой читатель, не так уж часто я смущаюсь или теряюсь в присутствии аристократов. Этот миг оказался единственным исключением. Леди Эвадина Курлайн обладала пристальным взглядом, который многие описали бы как «пронзительный». К нему добавлялось то сбивающее с толку чувство, которое возникает вблизи человеческого создания, одарённого разновидностью красоты, присущей обычно статуям или картинам. И хотя сегодня она была не в доспехах, а в простой рубашке и тартановых брюках, но всё равно неизбежно производила впечатление. Я не питал сомнений в том, что эта женщина отлично знает, как она выглядит, и какой эффект оказывает на окружающих. Как и у Лорайн, внешний вид был ещё одним оружием в её снаряжении, хотя и применялся для иных целей. А ещё со временем я понял, что обескураживающе пронзительный взгляд, который она бросала на тех, кого встречала, являлся преднамеренной уловкой, поскольку их реакция многое ей говорила.

В моём случае я в ответ просто смотрел, не отводя взгляда, но моментально придумать, что сказать, уже не мог. Её лицо захватило меня, всего лишь на миг, которого хватило, чтобы составить впечатление об этой женщине, как и она составила впечатление обо мне. В тот момент я получил о ней лишь незначительное представление, но этого оказалось достаточно, чтобы убедить

меня в двух важных вещах: ей нельзя лгать, и сама она лгать не станет.

Я снова поклонился, нарушив обоюдное изучение.

– Элвин, миледи. Элвин Писарь.

– Она «капитан», невежда, – прорычал Суэйн.

Впрочем, леди Эвадина не обиделась.

– Писарь? – переспросила она. – Это фамилия или профессия?

– Профессия… капитан. Фамилии у меня нет.

– По всей видимости, он работал в скриптории Гилберта, – сказал Суэйн. – Пока не убил человека, чудовищным образом, меньше недели назад. А ещё один из немногих оставшихся в живых головорезов из шайки Декина Скарла. Несомненно, весьма кровавый человек.

– Тем, кто встаёт под наши знамёна, прощаются все грехи, – с лёгким упрёком сказала аристократка. – А теперь… – я снова застеснялся под её пристальным взглядом, – Элвин Писарь, что привело тебя к моей палатке?

Я отважился снова взглянуть на её лицо и увидел только искренний интерес и ни следа отвращения или осуждения, которых ожидал. Приглушив кашель, я повернулся и указал на Эйн:

– Ей нельзя оставаться здесь, капитан.

В ответ на их внимание, Эйн сцепила руки за спиной, отвернулась, и румянец залил её щёки. Это, разумеется, производило весьма обманчивое впечатление. Я наблюдал, как Суэйн долго оценивающе смотрел на неё, и заметил в его выражении лица слабый отблеск чего-то. Быть может, вожделения, или просто эхо давно сдерживаемых и редко вызываемых чувств.

– Любой солдат, поднявший руку на другого, – сказал он, подчёркнуто отвернувшись от девушки, – во гневе, или из плотского интереса, будет выпорот и изгнан из этой роты. Насильников повесят. И ты, и остальные негодяи слышали это в первый день, как только вас включили в списки.

– Сержант, со всем уважением, но вопрос не в тех руках, которые кто-то поднимет на неё. – Я отважился снова взглянуть на них и увидел на их лицах одинаковое недоумение. – Я знаю, кем она кажется. Но она не такая. Не в полной мере.

Я набрался мужества и посмотрел в глаза Эвадины Курлайн, стараясь говорить почтительным тоном, но в то же время наполняя его твёрдой убеждённостью:

– Капитан, я убеждён, что сержант Суэйн принял меня в эту роту, потому что вам нужны опасные души, которые при необходимости без колебаний смогут пролить кровь. Он назвал меня кровавым человеком, кем я и был в своё время. Так прошу вас, поверьте слову этого кровавого человека, что Эйн не нужна защита. Этой роте нужна защита от неё. Ради нас, и ради неё самой нужно отправить её обратно в Каллинтор.

– А в чём именно заключается опасность? – спросил Суэйн, и многочисленные морщины на его лбу сбились в кучку от сомнений и удивления.

Я замялся, не желая целиком рассказывать о нашем совместном преступлении, и попытался сформулировать наиболее эффективную ложь. Однако у Эйн был острый слух, и она захотела помочь:

– Я отрезала орехи плохому мужику, – весело пропищала она и немного изогнулась, робко посмотрев на леди Эвадину – ни дать, ни взять, маленькая девочка, ожидающая награду за хорошо выполненную работу по дому.