Партизанская богородица
Шрифт:
— У нас посты выставлены, — ответил Сергей. — Только что ходил проверял.
— Где? Поди, на дороге, за околицей? Нешто теперь кто по дорогам ходит!
— Ты, к примеру, отродясь не ходил, — добродушно усмехнулся Сергей. — Все через плетни да заборы.
— Нонче война не позиционная, а маневренная, — продолжал заноситься Санька, в то же время проворно управляясь с картошкой.
«И чего в нем хорошего? Хвастун, как есть хвастун», — в сердцах подумала Палашка.
Но, перехватив брошенный на нее взгляд больших
Сергей терпеливо ждал, пока Санька насытится.
— Спасибо, хозяюшка! — поблагодарил Санька и поклонился Лизе, тряхнув темными кудрями. — Как бог свят, сроду такой вкусной картошки не едал.
— Ну, выкладывай, с чем пришел? Когда ждать Бугрова?
Санька покосился на женщин.
— Говори. Чужих нету.
Не тех вестей ждали от Саньки, с какими он пришел.
Партизаны Бугрова остановились, не доходя Братского острога. Пока не выбьют из Братска отряд капитана Белоголового, ходу дальше нет. Солдат у капитана вдвое, коли не втрое, против партизан. Бугров ждет подмоги с Илима.
Санька Перевалов, войдя в азарт, долго и подробно рассказывал, какая партизанская сила собирается в низовьях Ангары и на Илиме. Выходило, по его рассказу, что дни капитана сочтены.
Палашка, позабыв свои мысленные попреки, не спускала с него глаз и не могла понять, отчего все больше и больше мрачнеет лицо Сергея.
Поняла, когда на вопрос его: «А нам как быть?» — Санька ответил:
— Уходить надо, не мешкая. Завтра к вечеру жди беляков. Точные данные нашей разведки.
— Чуяло мое сердце, — прошептала Лиза, — давно ли говорил, не оставлю тебя одну...
— Мы вчерась две пушки отлили, — сказал Сергей.
— Ну! — воскликнул Санька. — Ах, черти-лошади! — но тут же построжел. — Как же теперь?..
В досаде хватил кулаком по столу.
— В отряд бы их Бугрову!
...В эту же ночь еще не остывшие пушки погрузили на телеги, на подстилку из сухого песка. Вчетвером — Сергей, Корнюха, Санька Перевалов и старый литейщик Никифор Зуев — вывезли пушки с заводского двора.
Домой вернулся Сергей уже за полночь. И с ним Корнюха. Палашка сразу вскочила с лавки, на которой прикорнула, не раздеваясь. А Лиза и вовсе глаз не смыкала. Быстро одели сонного Кузьку. Лиза торопливо вязала узлы.
Сергей, чего сроду за ним не водилось, прикрикнул на нее:
— Не время тряпками заниматься!
Палашка огрызнулась на брата, подняла выпавшие из Лизиных рук рубахи и рушники, туда же сунула мешочек с солью, увязала узел. Разомлевший от сна Кузька таращил на отца испуганные глаза.
— Поторапливайтесь вы, бога ради, — через силу спокойно сказал Сергей.
Подхватил Кузьку на руки, первый пошел из избы. Лиза всхлипнула, поплелась за ним. На пороге остановилась, кинулась к божнице, сняла темную с потускневшим серебряным окладом икону. Корнюха и Палашка
Лиза, не выпуская из рук иконы, забралась в кузов телеги.
— Легла бы, Лиза. Дорога дальняя, — предложил Сергей и опустил на шуршащее свежее сено, рядом с нею, сонного Кузьку.
Корнюха уже сидел на облучке, свеся длинные ноги.
— Ты поспешай! — напомнил Сергей. — И езжай не трактом, а в обход, по Черемуховой пади. Знаешь дорогу?
Корнюха молча кивнул.
— Коня не жалей. Надо добраться в Вороновку до свету. Прямо к Кузьме Прокопьичу заезжай. Не забыл, четвертая изба с краю?
— Помню, — отозвался Корнюха.
— А ты чего ждешь? — обернулся Сергей к Палашке, которая стояла возле крыльца рядом с Санькой Переваловым.
— Я с вами, братка.
— Ты что, спятила! — рассердился Сергей.
— Не поеду! Сказала, с вами останусь! — упрямо повторила Палашка. И тут же порывисто схватила братана за руку, попросила жалобно: — Не гони, братка. Ей богу, я вам пригожусь.
Корнюха вскинул глаза на Сергея — неужто разрешит?
И когда тот, устало махнув рукой, сказал: «Ну, ладно...», Корнюха резко дернул вожжи.
Телега, скрипнув всеми четырьмя колесами, тронулась с места.
Сергей, придерживаясь рукой за облуч, на ходу вполголоса говорил Лизе:
— Не серчай на меня, Лизанька. Сама видишь, какие дела. И не сумлевайся, там тебя хорошо приветят. За меня не тревожься, я теперь стреляный воробей. Бог милостив, скоро свидимся.
И уже вдогонку напомнил Корнюхе:
— Окромя Кузьмы Прокопьича, никто не должон знать, где пушки утоплены.
Постоял, пока темное пятно подводы не расплылось в ночном сумраке, и вернулся к молча ожидавшим его Саньке и Палашке.
В ту же ночь одиннадцать мастеровых Николаевского завода ушли в тайгу.
С ними ушла и Палашка.
Давно уже стемнело. Стожары во всю силу разгорелись на ночном небе. Зыбкая чернота притаилась между стволами деревьев. Стволы то утопали в ней, то высвечивались сполохами догоравшего костра.
Палашка принесла охапку хворосту, подбросила в костер. Обрадованно взметнулось языкастое пламя, и еще гуще стала обступившая поляну чернота.
— Сергей Прокопьич не велел ночью большой огонь жечь, — предостерег Корнюха.
— Испугался! — зло бросила Палашка. — Только о себе забота. А им каково блукать ночью по тайге? Скоро сутки, как ушли.
— Не в гости ушли, на дело, — возразил Корнюха. Помолчал, добавил: — Они блукать не станут. Значит, задержка вышла.
— Ой, не пугай ты меня... И так ума не приложу... Что стряслось-то?..
— Им этот костер ни к чему, — Корнюха не отступался от своего, — А кого не надо, на след наведет.
— Как ты смеешь о себе думать, когда их, может быть!.. — и остановилась, потрясенная своей недосказанной мыслью.