Партизанская богородица
Шрифт:
— Найдешь их отсюдова, — возразил Аниська.
— Они нас найдут.
И нашли. Даже быстрее, чем располагал Вепрев.
У подпольного Иркутского ревкома везде были свои люди. К концу января связь между заключенными в тюрьме и ревкомом была установлена. К заключенным стали проникать сведения с воли, в подпольном ревкоме знали, чем дышит тюрьма. Ревком предостерегал от всяких самостийных попыток освобождения и поставил первой задачей: усыпить бдительность тюремного начальства и для этого прикинуться смирившимися и раскаявшимися.
Не
— Не гляди ты волком на конвоира, — внушал Вепрев огромному, лохматому, вечно хмурому Трофиму Бороздину. — Не выдавай себя.
— Целоваться мне с ним, скажешь!
— Целовать тебя он и сам не захочет, а опаску вызывать ни к чему. Береги злость. Придет время, пригодится.
— Пока придет, растеряешь.
— Тебе и говорят, копи!
В один из весенних дней тюрьму посетил управляющий губернией Яковлев. К его приезду готовились. Тюремное начальство наводило чистоту и порядок. Вепрев и остальные, связанные с ревкомом, подготовили своих товарищей.
Управляющий губернией остался доволен как чистотой и порядком в казармах, так и почтительным вниманием к его особе со стороны заключенных. Он приказал выстроить всех на тюремном дворе и произнес речь. Речь была длинной и высокопарной. Управляющий губернией много распространялся о служении родине, о высоких идеалах русской революции, предавших родину большевистских комиссарах и закончил многозначительным напоминанием о том, что Родина-мать строга, но и милостива и, карая отступников, всегда готова простить осознавших свои заблуждения.
— Что-то больно ласковый губернский начальник, — удивился Аниська, возвратись в казарму.
Трофим Бороздин посмотрел на него сердито:
— Нужны ему, потому и ласков!
— Верно, Трофим. В корень смотришь, — подтвердил Вепрев.
Ему уже известно было, что губернское начальство, обеспокоенное размахом партизанского движения в низовьях Ангары, намеревается использовать пленных красноармейцев в отрядах, посылаемых на подавление партизанских очагов. Ревком предлагал вступать в эти отряды.
Через несколько дней приехал начальник губернской милиции, щеголеватый офицер в подполковничьих погонах.
Также приказал выстроить всех на плацу.
Его речь была значительно короче и сводилась к предложению искупить вину свою перед родиной.
Закончив речь, подполковник скомандовал:
— Офицеры русской армии, три шага вперед!
Вепрев вышел из строя.
— Фамилия?
— Вепрев.
— В каком чине?
— Подпоручик.
— Подпоручик Вепрев! Вы слышали мое предложение?
— Готов искупить вину перед родиной!
— Поручаю вам, подпоручик, сформировать два взвода по пятьдесят солдат. И помните, —
— Будет сделано, господин подполковник!
Подпоручик Вепрев не медля приступил к выполнению задания. В первый взвод зачислил всех, кто ехал с ним в вагоне, а сейчас был с ним в одной казарме.
— А я, братцы, ни хрена не понимаю, — говорил ошалевший от радости Аниська. — Замест того, чтоб расстрелять, мне винтовку отдают?
— Некому ее больше дать. Ты последний защитник остался у господина губернатора, — пояснил с усмешкой Вепрев.
— Этот защитит!.. — и тут уж захохотала вся казарма.
— Красная армия наступает, — продолжал серьезно Вепрев. — Верховный вот-вот пятки смажет из Омска. Все, какие были у белых войска, брошены на фронт. А здесь партизаны поддают жару. Вот и хватаются господа губернаторы за соломинку.
Поручик Малаев закатил сцену начальнику губернской милиции.
— Вы с ума сошли! Я буду жаловаться командующему округом! Подсовываете дерьмо вместо моих боевых орлов. Ликвидировали боевую единицу, а поручик Малаев отдувайся!
Поручик имел основания быть недовольным.
Его отряд, наводивший всю зиму ужас на крестьян приангарских деревень, весной попал в засаду. Партизаны Шиткинского фронта в жестоком бою истребили почти половину отряда. Когда же снаряжали карательную экспедицию капитана Рубцова, у поручика Малаева забрали еще два взвода из оставшихся четырех. Обещали пополнить пепеляевцами, находившимися на излечении в Иркутском лазарете. И вот вместо надежных, проверенных в бою солдат дали пленных красноармейцев.
— На кой мне черт эта красная сволочь! — кричал взбешенный поручик. — Я буду жаловаться командующему!
— Во-первых, дорогой поручик, — спокойно и чуть пренебрежительно отвечал начальник губернской милиции, — командующий сообщил, что не даст ни одного солдата, и приказал нам использовать все резервы. Во-вторых, перебежчики и ренегаты — это самый надежный контингент. Они сожгли свои мосты.
Поручик остался при своем мнении, но спорить было бесполезно. Предстоял далекий рейд. Капитан Рубцов застрял в Илимской тайге, а в тылу у него, на нижней Ангаре, забурлила Кежемская волость. Утихомирить ее поручалось поручику Малаеву.
«Проверю на деле», — сказал себе Малаев.
Первая проверка подтвердила подозрения. Вепрев — единственный офицер среди бывших красноармейцев — отказался выполнить приказ.
За такое — пристрелить на месте! И оттого, что не посмел, поручик корчился от злости, бранью выплевывая подступавшую ярость.
— Пристрелить собаку на месте! Струсил, струсил!.. Не таких снаряжал на тот свет!.. А тут... Боевой офицер!.. Насквозь тебя вижу, красный выкормыш... Завтра сам будешь расстреливать!.. Второй раз не спущу!