Пассат
Шрифт:
Она знала, что у него бывают другие женщины, поскольку он и не пытался этого скрывать, а в мире Зоры, как и на всем Востоке мужчины были полигамны. Может, втайне она жалела об этом, но ждать от них иного противоречило традициям и природе, да и кто она, чтобы роптать, если ее повелитель уделяет благосклонность другим женщинам? Даже белым?
По слухам, белые женщины холодны и несведущи в способах любви, однако она больше всего опасалась их. Хотя Рори может говорить и жить по-арабски, он их крови, и Зору страшило, что когда-нибудь он найдет среди них себе жену и уедет на родину. Но если бы только она могла родить ему сына, эта опасность исчезла. Все мужчины хотят сыновей: сильных, смелых, красивых мальчиков, которые
Зора, обожавшая, ребенка, знала, что хотя Рори искренне привязан к дочери, в его привязанности есть что-то странное, какая-то непонятная сдержанность, осторожность, словно он боится ее или страшится любить очень сильно. И поскольку понять этого она не могла, то с помощью философии бесчисленных поколений женщин, считавших себя низшими существами, созданными для утехи мужчин, для рождения им детей, объясняла себе его поведение тем, что Амра девочка. Будь она мальчиком, он бы любил ее, гордился ее силой, смелостью и живым разумом. Зора была уверена в этом. И в том, что лишь разочарование придает его лицу такое странное, замкнутое выражение. Зора часто видела эту замкнутость, которая внезапно появлялась, когда он играл с девочкой или просто смотрел, как та дразнит белого попугая или со смехом радостно гоняется за котенком. Потом он резко вставал и уходил из комнаты — или из дома и не возвращался целый день — или неделю, а то и месяц.
Такое выражение появлялось у него всякий раз, когда Амра обращалась к нему по-английски. Услышав от нее впервые английские слова, он очень рассердился на бвана Бэтти, который учил девочку читать по книжке с цветными картинками, и на Зору, потому что она целый месяц, пока ее повелитель был в море, водила дочку изо дня в день к миссионерке, проводящей на острове отпуск по болезни, чтобы Амра могла обучиться языку отца у этой необычайно терпеливой старой девы, мисс Дьюласт, трудившейся над спасением душ во имя Бога Белого Человека и умершей, не успев вернуться в Англию.
То был первый и единственный раз, когда Рори разгневался на нее. Зору сокрушило его недовольство. Она хранила эти уроки в тайне до тех пор, пока девочка не заговорит на этом варварском языке более или менее бегло, хотела удивить своего повелителя. И удивила; правда, совсем не так, как хотелось, и если б не Бэтти Поттер, Амра могла забыть все, что выучила. Но если Зора раскаивалась в этом, то Бэтти нет. Та часть сердца мистера Поттера, что не принадлежала капитану Эмори Фросту, хаджи Ралубу и «Фурии», была безраздельно отдана Амре, и он любил ее, как никого в своей долгой неправедной жизни — в том числе, разумеется и собственных отпрысков от разных матерей! Привязанность его к девочке была свежим, неожиданным цветком на весьма сомнительной почве, но цветок этот пустил крепкий корень; и пока Зора плакала, Бэтти возмущался.
— В жизни не слышал такой ерунды! — заявил он. — И чем скорее ты закроешь пасть, тем лучше. Зла на тебя не хватает! Почему ребенку не обучиться говорить на христианском языке? Насколько я понимаю, она твоя дочь.
Рори гневно возразил, что именно этот факт дает ему право воспитывать ее по собственному усмотрению, на что Бэтти ответил неприличным словом.
— Мне понятно, — проницательно добавил он, — ты хочешь воспитать ее полностью арабкой и сказать себе, что она целиком принадлежит Зоре, а с тебя взятки гладки. Не выйдет! Ребенок имеет полное право решать, с кем ему быть, и об этом его праве я позабочусь. Не любишь ты Амру по-настоящему, вот что. А если
Бэтти одержал верх, и Амра с одинаковой легкостью говорила на английском, арабском и суахили, правда в первом сбивалась на просторечное произношение. Но Рори по-прежнему старался не любить ее, как Зора и Бэтти, шарахался от этого чувства также инстинктивно и яростно, как необъезженная лошадь от человека с сахаром в одной руке и уздечкой в другой. А Зора по-прежнему думала: «Если б она родилась мальчиком!..» и мечтала о сыне, который привязал бы Рори к ней.
Фрост подержал в объятиях стройное, страстное тело Зоры, погладил по шелковистым, пахнущим жасмином волосам, но его устремленный вдаль взгляд был рассеянным, мысли его, покинув Дом с дельфинами, Занзибар и даже золото под стеной Кивулими, устремились к материку, Дар-эс-Саламу — «Мирному приюту», где хаджи Исса ибн Юсуф, богатый, почтенный землевладелец-араб жил с роскошью среди кокосовых плантаций и апельсиновых садов и мог быть или не быть другом или пособником пиратов с Персидского залива.
Прижавшаяся к нему Зора, утешенная объятьями и медленным поглаживанием по голове, все же ощущала его озабоченность, и поняв, что Рори думает не о любви, прижалась к нему покрепче и спрятала лицо, чтобы он не увидел слез, которые она старалась проливать лишь тайком, но теперь не могла удержать. Он не видел их, даже не замечал, что она плачет. А когда наконец она нашла силы оторваться от него и встретить его взгляд, он молча выпустил ее, и она увидела, что взгляд его устремлен на далекий горизонт, на лежащий за открытыми окнами морской простор, и он едва замечает, что больше не держит ее в объятьях.
Рори провел ту ночь на борту «Фурии», а на следующий вечер отплыл в западном направлении — потому, что Дар-эс-Салам лежит в южной стороне, а капитан Эмори Фрост взял за правило не раскрывать своих маршрутов — даже в тех редких случаях, когда не занимался сомнительными сделками;
Амра просилась с ним и, получив отказ, топнула ногой и бросила сердитый взгляд, который могли бы мгновенно узнать двадцать поколений Фростов. Он был точной копией взгляда Рори в дурном настроении. Бэтти подметил это, хохотнул, сказал, что она вся в отца, и когда-нибудь он сам возьмет ее в плавание, даже если придется пронести ее тайком на борт в морском сундуке, а пока что привезет ей самый лучший подарок, какой только можно купить.
Зора ответила на небрежный прощальный поцелуй Рори со страстной пылкостью и заверила, как всегда, что будет ежечасно молиться о его безопасности и скором возвращении. И лишь поворачиваясь к двери, он осознал, что на ней надето филигранное ожерелье и непонятно почему встревожился. К предостережениям Бэтти Фрост отнесся весьма раздраженно, но тут оказалось, что он сам не совсем свободен от предрассудков, потому что подошел к ней, взяв за щуплые плечи, повернул кругом, расстегнул застежку, снял ожерелье и швырнул в дальний конец комнаты.
— Оно недостойно тебя, — лаконично ответил Рори i на протестующий вскрик Зоры. — Привезу тебе что-нибудь получше. Не надевай его больше, моя жемчужина.
Он поцеловал ее снова, и на сей раз какой-то охранительный инстинкт побудил его покрепче прижать ее к себе, стиснуть так, что у нее перехватило дыхание, и поцеловать с грубостью, скрывающей внезапный страх. Это доставило ей счастье, какого она не знала много месяцев, и когда Рори ушел, Зора отыскала ожерелье и попыталась снова застегнуть на шее, оно было не только подарком Повелителя и, следовательно, доказательством его любви, но и слишком красивым, чтобы валяться в шкатулке. Но ожерелье оказалось хрупким. Зора обнаружила, что один из топазовых цветочков отлетел, а застежка сломалась. Связав подарок Рори шелковой ниткой, она решила на другой день отнести его к Гаур Чанду, ювелиру, и отдать в починку.