Пассат
Шрифт:
— Они не причинят нам вреда, — сказал Натаниэл Холлис, повторив слова жены, произнесенные накануне. — Они не решатся задевать белых.
Однако на сей раз он ошибся. Они решились.
— Не понимаю, — кипел от злости полковник Эдвардс, зайдя к своему американскому коллеге два дня спустя. — Это беспрецедентно. Возмутительно! Двух моих слуг избили, на нескольких европейцев набросились среди бела дня на улицах. Не представляю, что нашло на этих мерзавцев, и думаю, нам всем нужно сидеть дома, пока ситуация не будет взята под контроль. Я заявил Его Величеству самый решительный протест и потребовал стражей-белуджей для охраны консульства. Предлагаю вам сделать
— Нет, — твердо заявил мистер Холлис. — Я не хочу напрашиваться на неприятности и, простите, считаю, что стража у дверей будет воспринята как признание, что я боюсь нападения — а я не боюсь. Они с нами не ссорились, — и я не хочу создавать впечатление, будто ссора имела место!
Жесткое лицо полковника негодующе побагровело. Эту тираду он воспринял как вежливо сформулированное сомнение в его смелости, с трудом сдержался и, холодно заметив, что пословица «Береженого Бог бережет» справедлива, вернулся в свое консульство.
Полковник всегда смотрел на ежегодное появление пиратских орд как на возвратную болезнь, столь же удручающую и подчас роковую для подданных султана, как чума. И хотя оно неизменно коробило и возмущало его, он стал принимать его как неизбежное зло, покончить с которым могут лишь время и продвижение цивилизации. Но теперь он жалел, что не потребовал, чтобы «Нарцисс» или другой военный корабль находился поблизости, так как в этом году поведение головорезов, струящихся толпами из темных судов с наклонными мачтами и заливающих все улицы и переулки, зловеще изменилось.
Пираты всегда были многочисленными и дерзкими, но теперь их количество и наглость возросли сверх всякой меры, и в противоположность предыдущим годам отношение их к европейской общине стало откровенно враждебным. Полковнику Эдвардсу это было очень неприятно — и непонятно. Казалось, за этим что-то кроется, какой-то мотив или план, что это не просто надменность и бахвальство, не просто зло ради зла.
Вечером того же дня полковник увидел на фоне алеющего неба знакомый силуэт и понял, что «Фурия» возвратилась. Почему? Эмори Фрост всегда покидал Занзибар на время пиратских набегов, поговаривали, что он платит пиратам за безопасность своего дома и слуг. Странно, думал полковник Эдвардс, что в этом году Рори решил вернуться; но может, он знает о перемене отношения к белым и боится, что запертые двери и зарешеченные окна не обезопасят на сей раз его собственность. Или его заставила вернуться смерть той рабыни (как ее звали — Зара? Зора?), кажется, у него есть от покойной ребенок, и можно предположить, что даже такой негодяй-изменник питает какие-то родительские чувства к своему отпрыску.
О смерти этой женщины полковнику сообщил его шпион, Феруз Али, обязанный знать все городские сплетни. И добавил нелепую историю, будто ее похитил кто-то из европейцев, и она поэтому покончила с собой, но это явно базарный слух, возникший из антибелых настроений, охвативших город после бегства сеиды Салме с юным Руете. Этим происшествием, как думал теперь полковник, может объясняться и нынешняя враждебность пиратов.
На другое утро полковник нанес еще один визит во дворец и остался недоволен. На улице ему показалось, что эскорт, дюжина вооруженных белуджей, слишком мал и не сможет защитить его персону от нападения толпы, которая выкрикивала оскорбления, угрожающе размахивала саблями и старыми фитильными ружьями. Султан пребывал в дурном расположении духа, однако, казалось, не сознавал опасности положения и не выказывал беспокойства. Готовности откупиться от пиратов — тоже.
— Это судьба, —
Легкомысленное безразличие султана, полное отсутствие страха удивили полковника еще больше, чем поведение пиратов, и он вернулся в консульство с ощущением, что где-то упустил ключ к разгадке. Этого б не случилось, будь он более внимателен и лучше чувствовал настроение города. Видимо, он уже слишком стар для своей должности; слишком утомлен и разочарован. Пора в отставку, пусть его место займет кто-то молодой, более оптимистичный.
Идя обратно сквозь толпу злых, враждебных пришельцев, заполняющих улицы, онувидел англичанина, капитана «Фурии», дружески беседующим с худощавым, серолицым арабом в черной, пышно расшитой золотом джуббе. Один из белуджей сказал ему, что это шейх Омар ибн Омар, в некотором роде пособник пиратов.
Бросалось в глаза, что к этому капитану, несмотря на его светлые волосы и европейскую одежду, толпа пиратов относится без враждебности, как к одному из своих. Эдвардс с отвращением подумал, что они оба одним миром мазаны, и довелись ему делать выбор между обществом араба-пирата и работорговца-англичанина, он бы отдал предпочтение пирату. Однако в тот же день он послал за Эмори Фростом, потому что двое европейцев — служащий торговой фирмы и молодой секретарь французского консульства были жестоко избиты пиратами, дома трех богатых, влиятельных торговцев (двое из них были индусами, британско-индийскими подданными) подверглись разграблению, и Фсруз принес с базара странный, тревожный слух…
У полковника не лежала душа к общению с капитаном Фростом, и он сомневался, что Фрост согласится разговаривать с ним. Подозревал, что тот ответит на его вызов отказом или не ответит ничего, и был готов отправить отряд белуджей, чтобы они силой доставили этого человека в консульство. Или же, если это окажется невыполнимым, сам отправится в Дом с дельфинами. Однако ни того, ни другого не потребовалось, поскольку меньше чем через час после отправки посыльного с письмом, капитан Фрост явился в сопровождении худого, морщинистого англичанина и высокого остролицего араба.
Полковнику с первого взгляда показалось, что Фрост изрядно пьян, потому что от него несло перегаром, и он словно бы старался идти, не шатаясь. Но соображал, видимо, ясно. Рори вызывающе заявил, что получить настойчивое приглашение в гости к столь высокопоставленной персоне — большая честь.
— Я не собирался оказывать вам чести, — сухо ответил полковник.
— Да? Весьма разочарован. Хотя, собственно, я сомневался, что это дружеское приглашение. В таком случае, что вам угодно?
— Я слышал, — сдержанно заговорил полковник, — что у вас есть друг — или лучше сказать «союзник» — среди капитанов стоящих в гавани дау. Шейх Омар ибн Омар.
— Да, мы с ним знакомы.
— Я так и понял, увидев утром в городе, как вы беседуете. Если б не видел, то, возможно, не поверил бы доставленному впоследствии сообщению, что вы, по причинам, о которых я могу лишь догадываться, объединились с этим человеком и поощряете беспрецедентные вспышки насилия, не прекращающиеся с прибытия дау. Если это правда, я обязан попросить вас употребить свое влияние и прекратить их, пока ситуация не вышла из-под контроля.
— А если я не соглашусь?
— Так это правда? Я не хотел верить… надеялся…