Пассат
Шрифт:
Когда бледный, ясный свет засиял над зеленым островом и спокойным морем, с минарета мечети раздался голос муэдзина, призывающий правоверных к молитве, и по всему городу добрые мусульмане поднялись с постелей, встали лицом к Мекке и покорно забормотали: «Вот я откликаюсь на твой призыв, о Аллах…».
Чоле поднялась тоже, но после молитв не вернулась в постель, зная, что сон к ней не придет, как и в две предыдущие ночи. Она видела из окна унизительный прием и постыдный уход посланника. А когда на другой вечер Меже, высунувшись из окна, шепотом поведала ей подробности визита, уверилась, что Баргаш правильно поступил,
Дух Чоле, укрепленный этим убеждением, воспарил снова, и сеида, лихорадочно думала, строила планы для Баргаша, не допуская даже мысли о неудаче. Ей по-прежнему казалось немыслимым, что брат, с которым она ссорилась, которого ненавидит, одержит вверх над братом, которого она любит. Надежда есть всегда — это подтвердила неудачная миссия Суда. Какой-то выход есть. Должен быть! Какой-то поворот судьбы, который превратит поражение в победу.
Чоле металась, ворочалась и наконец погрузилась в тяжелое забытье, а через два часа на рассвете ее разбудили служанки. Однако, помолясь, она подошла к окну, выходящему на гавань, прижалась к подоконнику и вдохнула свежий утренний воздух с надеждой, что день принесет разрешение сложным проблемам, не дававшим ей покоя всю ночь.
Море на рассвете было опаловым, в гавани стояло много судов, чуть качающихся на легкой зыби, они казались плоскими, как силуэты, вырезанные из темной бумаги и приклеенные на зеркало. Дау, мтеле, бателы, фелуки, бриги дремали на собственных отражениях. Позади них, между тремя крохотными островками, прикрывающими вход в бухту, одинокая шхуна под кливером и стакселем медленно приближалась к берегу. Чоле несколько секунд бесцельно смотрела на неё, а потом, узнав, нахмурилась. Владелец «Фурии» — друг Маджида, следовательно враг им, и она пожалела, что возвращается он именно сейчас, у них и без того немало врагов, появление еще одного — дурное предзнаменование. При этой суеверной мысли она чуть вздрогнула и, быстро отвернувшись, увидела «Нарцисс»…
Удивительно, что она не заметила его раньше, он стоял близко к берегу, прямо против дома Баргаша, пушки его были наведены на запертые двери и закрытые ставнями окна, от него отходила шлюпка, полная вооруженных матросов. Чоле, ничего не понимая, смотрела, как матросы сходят на берег, потом от них отделился офицер и пошел к воротам. Султанские белуджи расступились, пропуская его. Потом она услышала, как ом призывает Баргаша сдаться. И лишь тут поняла, что произошло. Маджид попросил англичан арестовать брата, и теперь все окончательно потеряно.
Салме, войдя, увидела, что сестра мечется по комнате, заламывает руки и рыдает; горе исказило ее лицо почти до неузнаваемости, голос охрип от плача.
— Все кончено, — всхлипнула Чоле. — Все кончено! Мы проиграли! Все кончено!.. Что же делать? Что будет со всеми нами?
Онаетала раскачиваться взад-вперед. Салме выглянула из окна и увидела конец всех их планов. Конец надежды, конец всех мечтаний…
— Меже была права, — прошептала Салме. — Она говорила, что условия Маджида были щедрыми, и Баргаш зря не принял их. Мы все были глупыми, безумными, а теперь…
Голос ее утонул в грохоте выстрелов, и утро, только что такое спокойное, огласилось сумасшедшим шумом. Матросы стреляли по окнам, грохот выстрелов, свист пуль были не намного громче криков мужчин и воплей перепуганных женщин.
Чоле разразилась
Чоле бросилась к боковому окну и, высунувшись, истошно кричала, пока в окне напротив не появилось искаженное лицо брата. Свирепо сверкая глазами, Баргаш исступленно разразился потоком высокопарных слов: Нет! Он не сдастся. Смерть предпочтительней, лучше пожертвовать всеми в доме, чем капитулировать! Меже, Азиз, сторонники, слуги и рабы погибнут вместе с ним. Его подло предали, и иного выхода нет… Да, предали! Он не виноват. Ни в чем! Его подвел тот шельма белый, что продал никчемное оружие. Подвела безмозглость туземцев племени эль харт, неспособных обращаться с этим новым оружием, они думали, он сможет объяснить им все или привезет другие патроны; а потом обвиняли его в собственной глупости — сыновья обезьян и безносых матерей! Но пусть все страшатся, он еще не побежден! У него много сторонников в городе и еще больше в деревнях, они наверняка услышали стрельбу и спешат на помощь, они перебьют чужеземных моряков и свергнут Маджида. Чоле увидит!..
Слушая нелепые выкрики брата сквозь стрельбу, треск мебели, звон бьющихся ваз и зеркал, Чоле с ужасом решила, что брат обезумел, не понимает, что происходит и снова подняла крик, просила его, умоляла, голос ее звучал то рыдающе-сдавленно, то панически-пронзительно.
Может, Баргаша наконец образумили ее отчаянные просьбы. Можёт, запах дыма и запоздалое осознание, что осажденный дом легко может вспыхнуть и сгореть вместе с людьми, так или иначе, Чоле увидела, что лицо брата меняет выражение. Исступленность постепенно покидала его, оно становилось вялым, невыразительным, как у покойника, и она поняла, что добилась своего.
— Скажи им, пусть перестанут стрелять, — сдавленно произнес Баргаш. — Я сдамся… только не Маджиду Ему ни за что! Британскому консулу — или никому.
Чоле отвернулась от окна, бросилась бегом из комнаты, по коридорам, перескакивая через ящики и узлы с одеждой, отталкивая коленопреклоненных женщин, и лишь миновав последний пролет лестницы, приостановилась, чтобы сорвать плащ и вуаль с молящейся рабыни. Потом, не мешкая, пробежала через двор, мимо привратника и понеслась по улицам к британскому консульству.
Чоле знала, что нарушает все принципы арабского этикета, все правила женской скромности. Но ей, как и Баргашу, лучше было унизиться до просьбы о помощи и посредничестве у чужеземца, чем заискивать перед Маджидом. За спиной ее сквозь выстрелы слышались крики. «Аман! Аман!» (пощады), и она поняла, что раздаются они из дома Баргаша. Видимо, слуги просили матросов прекратить стрельбу. Остановилась на пустынной улице и услышала, как стрельба прекратилась. Утро внезапно стало удивительно тихим.