Пастыри чудовищ. Книга 2
Шрифт:
– И ветер дует от нас, – обозначил «клык» невиннейшим тоном.
И снова мне показалось, что парень вскрикнул и вжался в меня раньше, чем услышал эти слова. Словно осознал – раньше.
Что на нём пусть вполне затянувшиеся ранки – но всё-таки кровь. Так что если вдруг нас учуют…
Могут предпочесть свежую добычу закопанной. Так, как это случилось с тем вторым, который тоже пытался сбежать. И тоже, видимо, нарвался на кусты, как Халлен Аграст, а он же…
– Я не виноват…
Вот только на того охотника внезапно
– …не виноват… я бежал, а он… он тоже сначала выжил… там, когда они все выскочили из клеток, он спрятался, они пробежали мимо… И он бежал за мной, а они гнались…
Здесь с опозданием – но я понял, что не даёт покоя внутреннему грызуну прямо вот сейчас. Не повизгивания стаи йосс вдалеке. А рассказ парнишки, в котором, если подумать, что-то уж слишком многое не стыкуется.
Примерно всё.
– Я не виноват, – слабо шептал парнишка мне в ухо. – Я просто… простите. Так вышло, я не хотел, простите, простите…
Наверное, я недопустимо промедлил. Или был невозможно доверчив. И уж точно – непростительно туп.
Нет, честно, когда внутри полоснуло болью – я сперва подумал что-то вроде: «Пирожки, что ль, вчера несвежие были?» Потом проводил взглядом парня: он отскочил от меня на диво шустро для такого ослабленного создания, лаской шмыгнул между заснеженными деревьями.
Потом я опустил взгляд вниз и понял, что уж лучше бы все-таки пирожки.
Доложу я вам – ну и неприятно же обнаружить у себя в животе кинжальчик! Секунду назад его не было – а теперь он вполне себе органично дополняет твой гардероб посеребрённой рукояткой. И, судя по ощущениям, эта штука не очень-то короткая.
– Твою же мать, – почти ласково сообщил я рукоятке. Гроски, твою Судьбу при рождении уронили из колыбели головой вниз на что-то тяжелое. Нет, правда, откуда у мальца на охоте взялся кинжал, каким мужья добивают неверных жен на подмостках театров?!
Крысы не любят кинжалов. Предпочитают яды, которые можно переварить.
Нэйш и Олкест, надо подумать, были мал-мальски озадачены. Только что на мое плечо трагично опирался сын местного магната, а теперь позади них только я, ухмыляюсь самым идиотским образом и виновато хриплю:
–- Что-то мне нехорошо, понимаете. Видать, надо было осторожнее с остреньким.
А потом в лучших традициях драмы медленно оседаю в снег, пытаясь дышать.
Дышать получалось отвратительно. Глаза порошило несуществующим снегом, в животе поселилась жаровня Дарителя Огня, шипела и разгоралась с каждой секундой. Ладонь была какой-то алой – смешно и красиво, алое с белым…
Потом я моргнул, а когда открыл глаза, я уже был в положении полусидя, прислонен к сосне, а Янист лупил меня по щекам и шипел сквозь зубы:
– Гроски, открой глаза, какого…
В руке он держал кинжал, окровавленный и длинный, как ножичек, которым мой папаша
– Ага, – слова булькали и переливались в горле, – есть кинжал, зачем по морде?
Олкест еще что-то прошипел, попытался прижать рану, а потом и перебинтовать – всё-таки бинты были у каждого в сумке. Из восклицаний Яниста ясно было, что в мозгу у него от всей этой чехарды здорово прояснилось.
У меня почему-то тоже. Внутри на полную катушку трудились жерла вулканов, органы заливала расплавленная лава, а мозг был ясен как никогда. Он даже решил, что теперь-то самое время поведать мне историю примерного сыночка своего примерного отца.
Спьяну он решил все это учудить? Или обидели перепировавшие дружки? А может, они сами его и попросили – чтобы для охоты?
Я-то уж точно не узнаю, почему Аграст-младший двинул открывать клетки. И как пересидел в клетке кончину своих товарищей. Может, и впрямь пытался сперва добраться до них, да потерял лошадь. А потом решил выйти к озеру, от страха сбился с пути, услышал за собой погоню. Петлял по снежному лесу, осознавая себя дичью в полной мере, по горло. Наткнулся на выжившего сторожа. И решил отвлечь погоню более ярким запахом крови. И в ход пошёл кинжальчик, вот как теперь со мной.
Я бы его даже пожалел, да времени мало, пора изыскивать последние в жизни слова.
–- Ладонью прижми, – вот тут, – цедил сквозь зубы Янист, я послушно прижимал и думал об идиотском. В голову упорно лезла досадная мысль о недоштопанном носке. И о том, что нужно было все-таки зайти к Милке на той девятнице. Еще почему-то думалось о супе. И что бывшая-то была не права, и прикончила меня вовсе не склонность к дурацким каламбурам. И да, жаль, я так и не знаю, получила ли обещанную куклу девчонка в платье с рюшками – та, которой сейчас уже, должно быть, шестнадцать или даже больше.
–- Единый и ангелы! – вопль души Яниста оборвал течение дурацких мыслей и вернул меня к еще менее разумной действительности. – Мы его отсюда не унесем.
Всегда считал, что жрать все же нужно меньше. Я попытался скроить покаянную мину, но лежа в снегу, с кинжалом в животе (хотя нет, кинжал теперь у Яниста, у меня – замечательные последствия) – такое еще попробуй, проверни.
– В самом деле, – долетело оттуда, где должен был стоять Нэйш.
–- Нужно попытаться… если дотянем обратно… клетка…
Вы не дотянете меня до частокола. Сказать не получилось: вулканы внутри заработали вовсю. Хуже я себя не чувствовал, даже когда бывшая накормила меня рыбой с соусом по рецепту ее матушки.
Не дотянете, потому что они уже слышат. Мою жизнь, она сейчас выплеснулась на снег, не вся, но достаточно, чтобы учуяли. Они слышат, они сейчас… все, кто есть…
Крыса внутри орала истошно, пыталась процарапаться наружу.
Нэйш наконец подошел, наклонился, стаскивая перчатку, коснулся шеи.