Пастыри чудовищ. Книга 2
Шрифт:
– Огорчительно, Лайл, – то самое слово, которое я никак не мог подобрать. Вот уж точно, огорчительно. Надеюсь, он хоть донесет до младшего – насколько. А то мне как-то неудобно, у меня, кажется, рот кровью наполняется.
–- Горло… – прошипел я, понадеявшись, что этого будет достаточно. У них еще будет время уйти – а мне гораздо приятнее будет помереть от того же кинжала, чем от зубов пяти-шести бестий.
Для Олкеста оказалось недостаточным – отмахнулся от меня с досадой.
– Нужно остановить кровь или перебить каким-то другим запахом,
– Нет, – бархатно перебил Нэйш, – всё зависит от тебя. Того, насколько быстро ты найдешь Арделл. Она сейчас где-то вон в том направлении. Кричи погромче. Есть шанс привлечь внимание Мел.
– Я не собираюсь…
– Понимаешь, нужно донести до Гризельды одно небольшое послание.
Боженьки, он и правда ненормальный. Прав был Лортен в самый первый день. Я собрался было выхрипеть что-нибудь эпохальное, но ничего лучше «Бегите, глупцы» на ум не шло.
Морозило отчаянно, холод поднимался от ног, и неясно было – то ли это от раны, то ли от решения, которое я угадал…
В снегу шустро крался бордовый ручеек, Янист стоял на его бережку и тяжко дышал, съедая вздохами секунды, за которые мог бы спасать себе жизнь.
– Послание?
– Чем быстрее она будет здесь, тем больше из оставшейся колонии останется в целости. Думаю, – тихий смешок, – она поймет.
– Почему не…
– На твоем месте я снял бы куртку, она пропиталась кровью. И избегал бы колючих кустарников.
Олкест выкрикнул что-то невразумительное. Кажется, кто-то должен был скоропостижно Нэйша побрать. Правда, выкрикивая, Янист сдирал с себя куртку, которую отшвырнул в сторону. Крикнул еще на прощание: «Гроски, не смей на тот свет!» – и шастнул меж деревьев в том направлении, куда указывал Нэйш.
С хорошей скоростью малец ушел. И дальновидно было – отправить мальчишку. Чтобы не видел. Не мучился совестью.
И не рассказал.
– Знаешь, – чувствовал я себя как пирожок, завернутый в мороженое. Внутри огонь, снаружи лед. Почему-то течет из носа, обидно, а шмыгнуть сил нет, – я-то когда-то мечтал – в восемьдесят помру. Не дотянул чуток, да?
Ну, я не знаю, как иначе забалтывать того, кто тебя вот-вот прирежет! Нормально сказать или нет: «Валяй, я полностью все одобряю, ты только кровушкой-то не запачкайся и смыться успей».
«Клык» опять наклонился надо мной. Выглядел, пожалуй, сосредоточенным: с приподнятыми бровями, сжатыми в узкую короткую линию губами и глазами, холоднее здешних снегов. Где он там прячет свой палладарт, которым с одного раза можно грохнуть виверния?
– Мел… рада будет, – слова выходят горячими, сухими сгустками. – Зверушки-то сыты…
Нэйш вдруг хихикнул. Прозвучало настолько по-дурацки, что я обреченно подумал: всё, вот это последнее, что слышал в жизни. Идеально подытоживает мой жизненный путь.
– Как самоотверженно, Лайл, – тихо обронил Нэйш, отворачиваясь и расстегивая плащ, – как… героически. Не знал, что это значится в законах
Плащ соскользнул в снег – белый на белом. Блеснула цепочка, в несколько раз обвитая вокруг правой ладони. На конце цепочки серебрилось лезвие в полторы пяди, хищное, отточенное, идеально предназначенное для того, чтобы прошивать шкуру и плоть.
Переливчатые крики прорвались сквозь шум в ушах – йоссы. Ликующие, радостные.
– Терраанты называют это «Песнь Крови», – сообщил мне сумасшедший, обозвавший меня героическим, – занятно, правда?
И лезвие подмигнуло – отразило бликом снег. Который скоро очень станет похож на закат. И на многие сорта роз, и на вино, и с чем там еще сравнивают эту чудесную жидкость, которая покидает мой организм.
Которой придется как-то помогать. Потому что у меня уже не особо-то есть голос, и не получится спросить у «клыка»: «Тебе-то это зачем?» Или сообщить ему, что я ни на грош не верю в его вселенское человеколюбие.
А вот в то, насколько самоубийственной окажется его игра с этими тварями – я вполне себе верю. И от этого берет меня досада лютая, потому что и помереть же спокойно не дают. Полежать, помечтать напоследок о пиве и солнечных деньках, о пухлых рыбачках в портах торговых городов.
Печать пришлось колоть занемевшими пальцами – отозвалась с неохотой. Нет, милочка, сегодня нам уже нечего отдавать. Сегодня я – скряга, трясусь над каждой крупицей холода, принимаю все в себя. До чего же это омерзительно, кто бы знал: впускать в себя свой собственный холод, удерживать под кожей и заставлять просачиваться в кровь…
Зато результат будет – в самый раз: вмерзший в сосну я, вместе с извиняющейся миной, а вокруг – моя кровь, тоже замерзшая, так что она перестанет пахнуть так остро. Станет мёртвой, а на холодную кровь йоссы не идут. Кажется, Мел говорила… или Аманда?
Кожа загорелась, зато внутри на вулканы обрушилась лавина. Затряслись пальцы, потом будто вообще пропали, но Печать была тут, и я шептал Дару: держать!
Перед глазами настойчиво летали белые и алые мошки. Потом они вдруг прояснились в лицо Рихарда Нэйша.
– Знаешь, Лайл, – проговорило лицо, – думаю, тебе лучше поспать.
Что-то теплое легко надавило на шею, а потом воющие пятна в отдалении расплылись белым и алым.
АЛОЕ НА БЕЛОМ. Ч. 3
МЕЛОНИ ДРАККАНТ
– Хэээээй! – кричит Грызи на бегу. – Отзови-и-и-итесь! Кто живо-о-о-ой!
Сперва отклика совсем не слышно. А потом громко, призывно ржёт лошадь. Пятьсот шагов. Откликается вторая лошадь, повыше: «И-и-и-а-а-аху-ху!» Пытаюсь применить Дар на бегу – и серое небо с размаху подпрыгивает на макушке, прожёвывает меня и выплёвывает, будто в вир. Колени подламываются. Улетаю лицом в снег.
Мантикоры корявые.
Отключаюсь на пару секунд, а когда продираю глаза, на западе в полный рост переливается Песнь Крови – не меньше дюжины глоток.