Патриотический подъем в странах Антанты в начале Первой мировой войны

Юдин Николай

Разумеется, не стоит абсолютизировать подобные свидетельства.

А.П. Извольский был горячим сторонником укрепления Антанты, поэтому давал зачастую весьма тенденциозную оценку положению дел во Франции. Среди воспоминаний современников также встречаются иные описания первых военных дней в Париже. Например, историк Марк Блок, участник Первой мировой войны, вспоминал, что в городе царила тишина и торжественность, заплаканные глаза женщин выдавали печаль и тревогу [278] . Однако он признавал, что в целом люди были охвачены неким единым порывом, не радостью, но решимостью [279] .

278

Bloch М. Memoirs of War. 1914–1915. London, 1980. P. 78.

279

Ibid.

Можно по-разному оценивать эмоциональную реакцию французов на события последних предвоенных дней и начало мобилизации.

Действительно, существуют как многочисленные свидетельства военного энтузиазма, реваншистских и националистических настроений, так и описания растерянности, подавленности и испуга, с которыми современники встретили войну [280] . Остается открытым вопрос, что подразумевали те же префекты, когда писали о «спокойствии» во вверенных им департаментах. Вполне возможно, что за этой нейтральной фразой скрывались чувства беспомощности людей той эпохи перед лицом роковых событий, развивавшихся с катастрофической быстротой [281] . Оценить репрезентативность, справедливость и достоверность тех или иных субъективных суждений, мнений и свидетельств можно, на наш взгляд, если обратиться к анализу функциональных, объективных проявлений настроений современников.

280

Becker J.-J. La population frangaise face a l’entree en guerre // Les Societes europeennes et la guerre de 1914–1918. Paris, 1990. P. 36; Keiger J.F.V. France and the Origins of the First World War. London, 1983. P. 162–163; Loez A. La Grande Guerre. Paris, 2010. P.12.

281

Carroll M. E. Op. cit. P. 307.

И в этом отношении особого внимания заслуживает полный крах социалистической оппозиции войне в первые дни августа 1914 года.

Еще до начала военных действий правительству стало ясно, что ни идеологи социалистов, ни, тем более, рабочие не будут устраивать антиправительственных акций. Свидетельством этой уверенности может служить решение МВД не предпринимать превентивных арестов политически неблагонадежных лиц из знаменитого «списка Б» [282] . Ни в одном из департаментов не произошло сколько-нибудь значительных антивоенных выступлений в качестве реакции на объявление мобилизации, а потом и начала войны. И это в стране, где на протяжении всех предвоенных лет шла активная пацифистская, антимилитаристская пропаганда социалистов, где полемика вокруг закона о трехлетней службе в армии ярко показала существование сильной и достаточно влиятельной левой оппозиции [283] . Именно это обстоятельство красноречиво говорит о складывании в стране в целом, а не только в столице, национального консенсуса.

282

Эррио Э. Из прошлого. М., 1958. С. 35.

283

Юдин Н.В. Полемика во французской печати вокруг закона о трехлетней воинской службе 1913 г.: к вопросу об общественных настроениях во Франции накануне Первой мировой войны // Per Aspera. М., 2011. Вып. 3. С. 155–167.

Этот национальный консенсус стал основой патриотического подъема, зафиксированного в Париже уже 1–2 августа 1914 года. На наш взгляд, ошибочно предполагать, будто открытые манифестации националистических и патриотических чувств в столице являлись каким-то исключением из правил, были следствием воздействия на население шовинистической пропаганды, и противопоставлять их гораздо более сдержанной реакции провинции, как более репрезентативной. Столичные жители, и в этом заключалась их специфическая черта, по сравнению с остальным населением, раньше были охвачены национальным подъемом, ярче выразили его, что объясняется интенсивной политической и культурной жизнью города, активным социальным взаимодействием, обменом мнениями между его жителями.

Говоря о ситуации во Франции накануне Первой мировой войны, хотелось бы остановиться на еще одном важном вопросе: в какой степени настроения широких слоев населения могли повлиять на внешнеполитический курс французского правительства? На первый взгляд, правящие круги Третьей республики, как показывают архивные документы, приняли решение силой поддержать Российскую империю и вступить в общеевропейскую войну задолго до складывания широкого национального консенсуса. К 29 июля 1914 года были проведены масштабные военные приготовления, а в последующие дни различные представители правящей элиты Франции неоднократно заверяли российских дипломатов в своей полной решимости и готовности выполнить союзнические обязательства [284] .

284

АВПРИ. Ф. 133. Оп. 470. 1914 г. Д. 372. Л. 43; Там же. Д. 378. Л. 197, 213, 262; РГВИА Ф. 2000. On. 1. Д. 3436. Л. 13.

Русский посол в Париже А. П. Извольский 30 июля 1914 года докладывал: «Французское Правительство, отнюдь не желая вмешиваться в наши военные приготовления, считало бы крайне желательным ввиду продолжающихся переговоров с целью сохранить мир, чтобы приготовления эти носили как можно менее открытый и вызывающий характер. Со своей стороны военный Министр (А. Мессими. – Н.Ю.), развивая ту же мысль, высказал графу Игнатьеву [285] , что мы могли бы заявить, что в высших интересах мира мы согласны временно

замедлить мобилизационные мероприятия, что не помешало бы нам продолжать и даже усилить военные приготовления» [286] . Из приведенной цитаты следует, что для правящих кругов Франции и России вопрос об участии в войне был уже решенным, и перспектива мирного выхода из кризиса путем переговоров всерьез в тот момент уже не рассматривалась. Речь шла только о темпах мобилизации, в повышении которых виделся залог победы в грядущей войне, а громкие заявления антантовских газет о миролюбии своих правительств предстают в совершенно ином свете.

285

Игнатьев А. А. в 1912–1917 годах служил русским военным агентом в Париже.

286

РГВИА. Ф. 2000. On. 1. Д. 3436. Л. 13.

Тем не менее, мы считаем, что состояние общественных настроений было существенным фактором в формировании внешнеполитического курса правительства Третьей республики. Однако в тот момент правительство не испытывало сомнений, что война против Германии будет поддержана большинством населения страны. Единственным исключением могли стать социалисты и активисты левых организаций и профсоюзов. Но они не обладали достаточным влиянием, чтобы сильно изменить ситуацию в стране в целом. С ними предполагалось расправиться с помощью превентивных полицейских репрессий. В итоге они не потребовались: как мы знаем, даже левые радикалы сознательно и добровольно выступили на защиту своей страны.

Подобной уверенности в общественной поддержке новой войны отнюдь не испытывало в тот момент английское правительство. 28 июля 1914 года произошел своеобразный перелом в восприятии Июльского кризиса в Великобритании. С точки зрения реакции широких слоев населения, этот период характеризовался тем, что они

всё больше начинали проникаться серьезностью ситуации на континенте [287] , которая отодвигала в сознании современников на второй план все прежние проблемы. В то же время, ни о каком национальном консенсусе тогда говорить не приходилось, общество только начинало осознавать перспективу втягивания в общеевропейскую войну, и она не вызывала у англичан никакого энтузиазма. Весьма показательным в этом отношении был раскол в правящем либеральном Кабинете.

287

АВПРИ. Ф. 133. Оп. 470.1914 г. Д. 378. Л. 166.

Если сам Э. Грей считал вступление Англии в войну необходимым и неизбежным, то ему также приходилось считаться с оппозицией этому курсу в правительстве и парламенте. 27 июля Э. Грей впервые выступил перед Кабинетом по ситуации на континенте [288] . Большинство министров были настроены против любого вмешательства в европейский конфликт [289] . На том же заседании Э. Грей впервые в очень осторожных выражениях коснулся вопроса об участии в войне Англии. Хотя эта идея встретила сильную оппозицию среди министров, Кабинет всё же одобрил принятое накануне решение У. Черчилля об отмене отпусков на флоте [290] . Э. Грей указывал в своих воспоминаниях, что, в сущности, не было смысла выяснять, сколько именно министров выступало против вмешательства в войну, их было достаточно, чтобы спровоцировать раскол правительства, чего нельзя было допустить, принимая во внимание международную обстановку [291] . Доминирующим настроением в Кабинете в тот момент было отчаянное нежелание предпринимать какие бы то ни было действия, давать какие бы то ни было гарантии [292] .

288

Nomicos E.V., North R.C. Op. cit. P. 118; Joll J. Op. cit. P. 16.

289

Романова E.B. Путь к войне: развитие англо-германского конфликта. 1898–1914. М., 2008. С. 287; Nomicos E.V., North R.C. Op. cit. P. 118; Joll J. Op. cit. P. 16.

290

JollJ. Op. cit. P.16.

291

Grey E. Twenty-five Years, 1892–1916. Vol. 2. London, 1935. P. 187.

292

Ibid. P. 197; Steiner Z. S. Op. cit. P. 234.

К 31 июля в полной мере определилась расстановка сил в английском правительстве. Существовала неформальная группа политиков, выступавших за полный и безусловный нейтралитет Англии в случае общеевропейской войны. В нее входили лорд Морли, Дж. Бернс, Дж. Саймон и еще несколько человек. Им противостояла группа министров, считавших необходимым вступление Англии в войну на стороне России и Франции. Ее возглавляли Г. Асквит, Э. Грей, У. Черчилль. Между этими двумя крайностями находились политики, составлявшие большинство Кабинета, колебавшиеся и попеременно склонявшиеся то к одной, то к другой точке зрения. Сюда можно было отнести и Д. Ллойд Джорджа [293] .

293

Виноградов К. Б. Указ. соч. С. 166–167; Beaverbrook W. М. A. Politicians and the War, 1914–1916. London, 1968. P. 19; Steiner Z. S. Op. cit. P. 234.