Pavor Nocturnus
Шрифт:
Дверь распахнулась без звука шагов по ступенькам, еще и с жутким скрипом, как если бы гвоздем по ржавчине провели. Я обомлел, сердце сжалось до размера оливки и чуть кольнуло, спасибо, что не остановилось — фух, выдох, за очень-таки сомнительными вещами меня застал не их владелец, а всего лишь ДеВи. Он зашаркал кроссовками по паркету, футболка мокрая в подмышках, на лбу сияют ручьи пота, но рожа довольная, как у артиста во время оваций зала, прямо-таки задыхается от радости.
— Я сделал… как ты… просил! Меня не… заметили…
— Надеюсь, натворил что-то серьезное?
— А то! — гордо выдохнул он и выпрямился, как солдат для вручения медали. —
— Молодец, — сказал я. А потом дошло, что похвалил ребенка за пакость, но я и не претендую за звание родителя года в общем-то. — Так, выручай, где-то здесь спрятан ключ — давай проштудируй все незамыленным взглядом…
От безысходности я осматривал рамку картины и каждый сантиметр стены, подумывал одолжить у кого-нибудь металлоискатель.
— Вот какой-то.
Шея хрустнула и стрельнула током из-за резкого поворота. ДеВи, будто чтобы подчеркнуть мою тупость, медленно взял ключ со стола и выставил его перед моим вытянутым в удивленную трубочку лицом. Я попытался выдохнуть все раздражение, получилось громче гудка парохода — он не переворачивал все верх дном, а потом обратно, не заглядывал в каждую щель комнаты, даже и десяти секунд не потратил на поиски.
— Где он лежал?
— На черной штуковине для ручек и карандашей. А ты не видел?
— Видел, конечно, — просто решил сделать генеральную уборку, а для этого сначала генерально намусорить!
Вот кто оставляет ключ на самом видном месте, в такое и не подумаешь заглянуть — в следующий раз пусть висит в ключнице на стене вместе с кодом от сейфа и банковской карты, чего уж мелочиться! Я покраснел от провала такого масштаба, вряд ли кто-нибудь во вселенной чувствовал больший позор, а этого гаденыша на смех прорвало, аж за живот схватился, как бы пупок там не надорвал! Чтоб ему не так весело было, я небрежно забрал ключ у ДеВи и в отместку приказал сторожить дверь.
Почему-то я надеялся найти какой-нибудь блокнот с именами всех детей и пометками «убит, не убит (нужное подчеркнуть)», а лучше признание в чем-то гадском, список маньячных дел на худой конец, но никак не гору писем — молю, хоть бы не переписка с престарелой возлюбленной! Я знал почерк Мудрого Филина, корявый, будто и правда птичья лапа старалась, поэтому сразу понял, что сверху лежал начатый ворох извинений для Богатой Выскочки — ох как мне хотелось скомкать его и выбросить в окно, мол, затерялось где-то, испарилось, не судьба. Ниже лежало письмо от директора школы, он уж больно беспокоился, что игрушки есть не у всех детей и не просил, а почти что требовал устроить благотворительную акцию. На самом деле, там на каждой бумажке было за что зацепиться, но мы и так уже кучу времени потратили, поэтому я просматривал все по диагонали.
Гневно-ответное письмо без обратного адреса уже намекало на темные делишки, а суть мне вообще не понравилась — Мудрый Филин запоздал с сообщением о чем-то кому-то почти на месяц, и теперь есть хороший такой шанс, что вмешается полиция, а потому сюда кого-то пришлют, чтобы все уладить. Самого раздражает куча местоимений, но там не только без имен, но даже ни намека на конкретику. А слово кошмар мозолило глаз, по-любому же секретный код, еще и в конце говорилось, что его нужно поймать. А что случилось месяц назад — правильно, сбежал этот псих, и в город приедет кто — конечно же, парочка бандитов, помочь ему отделаться от полиции!
Я думаю, на дне этого ящика Пандоры еще столько всего нашлось бы, что руки почернеют, но сигнализация зашипела:
— Армани, кто-то идет! — ДеВи вгрызся в меня испуганным взглядом, будто я был знатоком щекочущих ситуаций.
— В шкаф. Быстро!
Хорошо, что идея пришла в голову раньше, чем та успела ее обдумать, а то началось бы, мол, там куча вещей, а вдруг не поместимся — я считаю, иногда нужно отключать мозг и давать волю древним инстинктам. Я почти перепрыгнул через край стола, как в боевиках, и заскочил в шкаф даже быстрее мелкого, растолкал все пальто и куртки, чтобы мы точно поместились. Вот же гадство — изнутри ручек не делают, поэтому как я ни старался, а осталась малюсенькая, но очень неуютная щелочка. Еще и попался нам не шкаф, а пылесос какой-то, я видел кучу пылинок в узкой полоске света, не задохнемся, так закашляемся. Я-то владел искусством беззвучного чиха, а вот ДеВи вряд ли, потому как он все больше всасывал воздух, и что-то мне подсказывало, случится не тихий пуньк, а целый пушечный выстрел. Пришлось быстро закрыть ему нос двумя пальцами и молиться, хоть бы не рвануло.
Приемом саспенса Мудрый Филин владел неплохо, ставлю уверенную четверку — тихо, тихо, тихо, и тут как ворвется в комнату на манер разъяренного быка во время энсьерро[1], громко пыхтит, и пар прямо-таки валит изо всех мест. У стола он нашел какую-то бумагу, поставил там пару закорючек и хорошо, если бы на этом все закончилось, но ему вздумалось застучать туфлями в нашу сторону. И совсем не до шуток стало, когда горошинки на старомодном галстуке показались в щелке, а карие глаза, казалось, заглянули прямо в скукоженную душу — все, это уже конкретная finita la comedia[2], можно выходить с поднятыми руками.
Я серьезно подумывал отпустить ДеВи и дать ему уже наконец прочихаться — если помирать, так с пальбой и музыкой! Но что-то Мудрый Филин не спешил нападать на двух беззащитных мышей, просто закинул ладонь на шкаф и шарил по верхушке, при этом подпрыгивал и кряхтел из-за низкого роста. Мне уже хотелось выйти помочь ему, вежливость никто не отменял даже в паршивой ситуации, но он все-таки схватил какую-то громоздкую печать и обрушил ее на лист бумаги. Наконец-то дверь хлопнула, стены вздрогнули, картина плюхнулась на диван, а мелкий мог чихнуть.
Пронесло так пронесло, я думал такое только в фильмах бывает!
Мы выбрались из пыльного плена, жадно глотали воздух и улыбались друг другу, как напарники после удачного ограбления банка с перестрелками, полицией и прочей атрибутикой. И вдруг у меня мозг помутнился от кислородного коктейля после голодовки — дело в том, что я кучу раз видел эти толстые мазки картины, но и не догадывался, кто это, пока вот случайно не взглянул на дату и подпись. На холсте красовался скорее совенок, нежели филин, да и я заставал его чаще в бешенстве, а здесь он был по-настоящему счастливым, как если бы спас целую страну и очень гордился этим. И вот как даже предполагать предположение, что эти добрые глаза на самом деле накладные, а наставнические руки, которые всему учили меня, могут творить что-то похуже подзатыльников?