Пепел Черных Роз
Шрифт:
Айслин улыбнулся и продолжил поглощение пищи, размышляя о том, что вряд ли стоило ожидать в подобном месте и от подобной публики каких-то особенных стихотворных перлов. Но, в общем услышанное настроило его на более жизнерадостный лад и отвлекло от мрачных мыслей владевших им с момента изгнания из Лабиринта.
Между тем веселье продолжалось — едва замолкала одна, как тут же из толпы присутствующих находился новый желающий порадовать собрание своей песней, и марафону этому немало способствовало все увеличивающееся количество пузатых кувшинов с вином и пивом разносимых замученными служками.
После того как собравшиеся спели каждый о своем, кто-то из подвыпивших гуляк дерзко бросил в сторону Черного Рыцаря,
— А что это Черный Рыцарь не поет? Беда, что ль, какая горло перехватила или голоса нет? Хоть стишки какие-нибудь… знаешь — нет?…
С того места, где сидел Айслин, было видно, как рыцарь чуть приподнял брови и взглянул на дерзкого. Тот сразу же осекся.
— Ну, нет — так нет!.. — и попытался незаметно отодвинуться за собутыльников.
— Стишки говоришь? — рыцарь широко улыбнулся, обнажив крепкие белые зубы, и почему-то радостно от этой улыбки никому не стало.
— Стишков нет, а вот стихи.
Он поднялся во весь свой огромный рост и, подойдя к стене, снял с нее старинную лютню, инструмент древний и сложный какими в нынешние времена пользовались редкие музыканты, тронул струны и, чуть склонив голову, прислушался к благозвучию их последовательности.
Никто больше не разговаривал и в не так давно заполненной разнообразным гулом таверне, воцарилась мертвая тишина. И вот первые такты — голос рыцаря обладал довольно приятным тембром, так гармонично сочетавшимся с переливами лютни.
Проснется свет, Простившись с темнотой, А травы встанут, Вспомнив о весне, Прольются реки, Горною слезой, Но медный рог Напомнит о войне. Хрустальный дождь На бархате цветов, Ущелья гор, В одежде из теней, И паутинки Солнечных лучей, Сквозь смрадный холод Тысячи смертей. Зловещий серп Серебряной луны, И искры звезд, Глядящих нам вослед, Ковер цветов, Хранящий чьи-то сны, И блеск росы, Ласкающей наш след Жемчужным пледом Скрыла небо ночь, И жесткий запах скал, Давящий тьму, Туман, укравший краски, Чьих-то грез, И крик травы, Покорной сапогу…Закончив, рыцарь отложил инструмент и уселся обратно за стол. Но не успокоился…
— А вот и песня…
Он стал отбивать тяжелой ладонью ритм на широкой дубовой столешнице и запел без музыки, в такт гулким ударам, чеканя слова.
Под грохот барабанов И рев гнусавых труб Проходят сахалары Верша победный круг! А Уратэн идут в тиши — Ведь им не привыкать Семи народам доказав, Что могутПо-видимому, рыцарь происходил родом из древнего народа Уратэн одинаково нелюбимого всеми остальными народами Земель, а особенно здесь в столице, в давние времена сожженной и разграбленной степными племенами. Иначе он не стал бы петь эту песню, чей оскорбительный смысл уж очень больно задел всех остальных присутствующих.
Почти все, кто находился в таверне, теперь мрачно насупились, и, стиснув зубы, разглядывали пол под ногами, не решаясь что-либо ответить оскорбителю. Лишь девушка — наемник рядом с рыцарем радостно — задорно улыбалась. Но пальцы ее, Айслин видел это, лежали на рукояти меча.
— Что же касается голоса, — рыцаря видно все-таки сильно разозлили, и он никак не мог успокоиться.
Он оглядел стол…поставил перед собой пустой кувшин из-под вина и мгновение, сосредоточившись, разглядывал его…затем резко пронзительно крикнул… кувшин разлетелся в куски. Он резко встал и вопросительно взглянул на хозяина таверны…
— Платить не надо!..господин рыцарь! — залепетал тот. — Не надо!.. За все уплачено! Будьте моим гостем!
— Благодарю, — усмехнулся рыцарь, но все же бросил на стол монету…затем вторую…а затем рассыпал по заплеванному полу весь кошелек. Золото блестящими кругляшами разлетелось, раскатилось по грязному полу, уютно укладываясь у выщербленных ножек старых столов и покрытых грязью ног мрачно молчащих наемников.
«Ненавижу!!! — подумал Торкел, выходя из таверны. — Ненавижу себя и все это!!!»
Как только фигура рыцаря исчезла в проеме двери, один из варваров постарше остальных и с повязкой на правом глазе, хлопнул себя по колену.
— Чтоб мне пусто было, если это не он!.. Точно он!.. — и добавил, обращаясь к своим присмиревшим соратникам:
— Счастливо отделались, придурки, а не то лежать вам уже сегодня в сырой земле! Без ваших тупых голов!
Завершив трапезу, Айслин расплатился и вышел из таверны.
Домой, Айслин с удивлением обнаружил, что думает об общежитии, куда его пристроили, как о родном доме, идти не хотелось. Он принялся блуждать по незнакомым улицам, присматриваясь к людям.
Спустя некоторое время он уже начал подозревать, что заблудился, как вдруг где-то совсем близко послышался грозный рык какого-то зверя. Он дернулся, вновь представив себя в джунглях Рубитоги, но немногочисленные прохожие не выразили ни страха, ни растерянности. Заинтересовавшись, маг свернул на соседнюю улицу и увидел человека, стоящего перед телегой с водруженной на нее большой клеткой из толстых металлических прутьев, в которой сидел орлев, злобно косившийся на хлыст хозяина.
Хозяин, услышав приближающиеся шаги, обернулся. Он был явно из Ксатора: маленького роста, чернявый, с хитрыми лисьими глазками, да и запылившаяся дорожная одежда свидетельствовала о том, что её обладатель пришёл издалека.
— Ты чего? — обратился он недовольно к Айслину, — Чего вылупился — первый раз, что ли орляку видишь?!!
— Честно говоря, да! — ответил Айслин, с интересом рассматривая монстра.
Орлев выгибал шею и чистил клювом серебристые перья. Красные глаза его меж тем переводили взгляд с ксаторца на мага, и когда встречались с глазами своего нового хозяина, длинный хвост начинал злобно хлестать по бокам, а внушительных размеров когти на лапах скребли дощатый пол клетки.