Пепел и песок
Шрифт:
— Ваш сценарий прекрасен, но пока ущербен. Вы не поставили ясных целей перед «Союзом Б». Мы не стали дожидаться второй серии и явились прежде, чем вы напишете ее. Марк, к черту кино! Не отвлекайтесь на пустяки. Давайте делать жизнь! У вас в руках великий шанс.
— Кто дал вам мой сценарий?
— Марк, какое это имеет значение? Это, право же, несущественно. Это вздор. Мы преклоняемся перед вашим талантом и приглашаем вас отвлечься от праздных выдумок и творить по-настоящему. Что и есть мечта любого
— Наслаждение?
— Да. В первую очередь мы ставим перед собой сугубо эстетические задачи. Мы мыслим образами. Державе нашей — я повторюсь — в нынешнем состоянии не суждено долго жить. Эсхатологические предчувствия отнюдь не сон, не утренний туман. Но нынешняя агония России скучна, томительна, бездарна. Так пусть она умрет красиво! А на руинах будет выстроена иная цивилизация, с другими ценностями и законами. И, вероятнее всего, под другим именем. Мы, пятеро основателей «Союза Б», готовы взять на себя всю ответственность за это великое крушение с тысячами жертв…
Катуар поднимается на тахте, раскручивая с самурайской одержимостью Лягарпа за лапку:
— А ну, все пятеро, пошли вон отсюда! Быстро!
Пездель облизывает губы бледным языком:
— Сударыня, сие предложение мы делаем не вам, а великому человеку, рядом с которым вы имеете счастье находиться.
— Я же сказала — пошли вон! — Катуар крутит Лягарпа над головой. Тот тяжелеет на глазах.
Пездель смотрит на меня, протягивает руку в поисках духовного подаяния:
— Марк! Я обращаюсь к вам. Из-за лягушонка вы готовы пренебречь великой целью?
Я любуюсь моей Катуар в оранжевых штанах. Оранжевый — цвет моего спасенья. Тесто сухими кусками отваливается с меня, хрустит под ногами. Пездель чуть сгибает колени, избегая смертельных лапок Лягарпа:
— Марк! Не будьте глупцом! За нами!
— Гражданин! — я смеюсь. — Как вас там на самом деле? Хорошо, пусть Пездель. Так вот, гражданин Пездель, пройдите на выход с овощами. И я вам не Марк. Не Марк!
74
Клуб «Ефимыч», за 14 лет до откровения Марка.
Требьенов срывает очки, запотевшие от моего рассказа. Он озирает клуб «Ефимыч» матовым взглядом, голос его наполняется влагой:
— И сколько там комнат?
— Кажется, пять. Мы сидели на кухне, так что я пока не пересчитал.
— Слушайте, это же такое везенье. Вам в руки падает почти что принцесса. Женитесь на этой Хташе немедленно! Завтра! Пока папа не одумался.
— Да?
— Да! Вас, пацана из Таганрога, с этим ужасным говором, полюбила дочка профессора с пятикомнатной квартирой в лучшем доме Москвы.
— Там один туалет, как наша с Бухом комната…
— Не издевайтесь! Если не хотите,
Каков подлец, не так ли, мой верный Бенки? Пират Азовского моря. Только и я, убогий жених, не лучше. Хорошо ловится рыбка-песочник на крючки из сталинской бронзы.
— А чем занимается папа-профессор? — Требьенов играючи направляет нож мне в живот.
— Бенкендорфом.
— О! — Требьенов роняет нож на пол, наклоняется, показав многострадальную лысину. — Нож упал. Кто-то придет. Может, сам Бенкендорф? Очень жду! У меня, кстати, есть на примете одна квартира в доме не хуже вашего. Остается ею завладеть аккуратно. Это очень сложная драматургия.
— Какая квартира?
— Неважно. Расскажите — как идет ваша работа с Мир Мирычем? — Требьенов вытирает нож салфеткой.
— Я ему отдал сценарий. Читает.
— Если все получится, с вас банкет в «Ефимыче», — бросает салфетку на стол.
— Зачем?
— Так принято у нас, творческих интеллигентов.
Берет нож и отрезает мягкий кусок свиной отбивной, вносит бережно в рот и шевелит челюстями, кушает. Бесит, бесит.
— Хорошая здесь еда, — говорит Требьенов сквозь отбивную. — Но надо, наверное, на вегетарианскую переходить. Это сейчас модно в Москве. Некоторые даже начали в Тибет ездить.
— А очки у тебя — тоже потому что модно?
— Конечно. Они без диоптрий. Но смотрите — какая оправа! А что вы сидите? Закажите себе кофе.
— Тут дорого.
— Ничего, скоро вас будет домработница Лилия кормить.
— Роза.
— А я все сам, все сам. Нет у меня ни Лилии, ни Розы. Устроился на телевидение. Помощником режиссера. — отрезает еще кусок томительной свинины. — Вот где жизнь! Люди без стыда и совести. Одни подонки. Самовлюбленные, жадные, наглые. В общем, мне с ними просто. Еще надо научиться палочками есть.
— Зачем?
— Вы не слышали? В Москве уже открывают японские рестораны. Как вы тут живете? Ничего не знаете. Оставались бы в своем Таганроге. Что вам Москва? И зачем… Ой!
Требьенов отодвигает тарелку с умирающей отбивной, смотрит поверх моей головы и шепчет:
— Пришел…
— Кто?
Требьенов меня уже не слышит, он встает и улыбается сквозь дым.
— Добрый вечер! Спасибо огромное, что нашли для меня время.
У столика тяжело дышит Йорген, раскланивается по сторонам, будто выступил с удачной арией. Требьенов холит его взглядом, отодвигает стул:
— Садитесь, пожалуйста.
Я впервые вижу Йоргена, моего будущего мучителя и благодетеля. Рассматриваю пухлый нос, дар папы, и тонкие пальцы, мамин вклад в лихо закрученный ДНК.