Переход
Шрифт:
— А если он откажется? И информация просочится?
— А хоть кто-то еще знает, что он вам это принес? И что он вообще с вами как-то контактирует?
— Нет. То есть скорее всего нет. Я же и раньше говорил: он даже на педиатра учится скорее всего потому, что так никто его с препаратами связать не догадается.
— То есть он и это понимает. А в крайнем случае ему просто никто не поверит, ведь все знают лишь то, что он немного улучшил технологии производства антибиотиков. Тоже немало, но к разработке препаратов это вообще никакого отношения… Вы все же с ним
Когда прозвенел звонок, возвещающий об окончании последней на сегодня пары, Алексея встретила у двери аудитории секретарша декана:
— Воронов, тебя в деканат вызывают, пошли быстрее.
— Вроде у меня хвостов нет, зачем я там понадобился?
— А говорили тебе, что с девушками так нельзя… там из горкома комсомола по твою душу кто-то приехал. Наверное, даже там решили тебя взгреть за твое… поведение.
Однако в деканате Алексей увидел уже знакомого ему товарища, правда, одетого в серый костюм с галстуком:
— Товарищ Воронов? В горкоме прослышали о том, что вы организовали что-то вроде кассы взаимопомощи для…. будущих матерей, нам было бы интересно выслушать ваши предложения по организации чего-то подобного и в других… местах. Если у вас нет ничего срочного, то я вас сейчас для этого разговора и заберу…
Все же опыт, набранный за долгие годы, не пропадает: Алексей даже не улыбнулся и, несколько секунд поизображав размышления, согласился «поехать в горком». И даже не поинтересовался, куда они, собственно, едут, когда машина свернула в какой-то переулок. Конечно, всегда был сильно ненулевой шанс, что о его проделках узнал кто-то, кому об этом знать не стоило — но когда-то Алексей Павлович понял, почему ни Вирджилл, ни Йенс не «вернулись в детство» чтобы продолжить земное существование. И решил, что даже в плохом случае он уже сделал для страны (и для себя) достаточно, а то, что он не узнает, чем все это закончится, особо и неважно.
Но додумать такую грустную мысль он не успел: в небольшой комнате его встретил Виктор Семенович и стало понятно, что Алексею Павловичу предстоит еще потрудиться на благо Родины. Очень серьезно потрудиться:
— Товарищ Воронов, у меня к вам есть несколько серьезных вопросов, и первый касается вашей записки относительно здоровья… и лечения товарища Жданова. Не старайтесь изобразить удивление, мы достоверно выяснили, что записку написали именно вы. И вопрос простой: откуда вам стало это известно… заранее?
— Можно ответить просто: имеющий уши, да услышит. В институт к нам много кто ходит, а на студентов визитеры внимания, как правило, не обращают. А я все же старался хорошо учиться и слова «предынфарктное состояние» понять способен. Ну и слова о том, что человека в таком состоянии можно лечить, а можно и не лечить.
— Принято. То есть вы считаете, что инфаркт у него не был вызван какими-то медикаментами, или просто вам о таких медикаментах не известно?
— Ну… я могу придумать препарат, вызывающий инфаркт, хотя сделать его будет и не очень просто…
— Второй вопрос: преподаватели
— Я не придумываю. То есть придумываю не я, в институте…
— Я даже не стану интересоваться, как вы добились того, что девушки даже под пыткой не расскажут, что все эти препараты вы придумали, но мы-то в этом абсолютно уверены. Можете поверить, мы умеем собирать и анализировать информацию. Но вопрос в другом: раз вы знаете… почти всегда знаете, как болезнь лечить, знаете ли вы по каким признакам можно определить, врач просто ошибся или специально лечил человека неправильно?
— А, вот вы о чем. Это сделать просто…. в вашем случае просто, хотя работы будет много и быстро такое не сделать. Вы берете истории болезней других пациентов этого же врача, выбираете людей со сходной симптоматикой и смотрите, как врач лечил других… в особенности — я говорю именно о вашей ситуации — как он лечил своих соплеменников с аналогичными диагнозами. Если лечил так же — то он просто допускал врачебную ошибку, от которых ни один врач не застрахован. А если он лечил их совершенно иначе, то ответ очевиден.
— Хм… до такого мы как-то не додумались. Спасибо, мы, пожалуй, именно так и поступим… а тогда вернувшись… вы сказали, что знаете препарат, вызывающий инфаркт? Какой именно?
— Вы меня не так поняли. Я примерно представляю, как такой препарат изготовить, но во-первых, он будет так действовать не на каждого человека… то есть мне сначала потребуется медицинская карта человека, и только после этого я. с определенной вероятностью, смогу изготовить препарат, который именно его отправит в ад. Вы от меня этого ответа ждали?
— Примерно. А как трудно будет определить, что такой препарат был применен?
— Нетрудно, если заранее знать, что его следует искать. Но если вам… а знаете, я могу предложить вам иные подходы в решении… определенных проблем.
— Слушаю вас.
— Человек может заболеть, причем заболеть он может не чем-то экзотическим, а, скажем, простой простудой… нет, пневмонией.
— От которой изобретенный вами тетрациклин излечивает за пару дней.
— Ну да, излечивает. Практически всех излечивает, но у конкретного человека может оказаться аллергия как раз на тетрациклин. Это я для примера только говорю…
— А если человек не заболеет? Ведь пневмонией той же люди поголовно не болеют по несколько раз в год. И даже по разу в несколько лет.
— А вот это уже не ваша забота. Если человеку потребуется заболеть, он заболеет. А уж как он будет лечиться… он же, как я понимаю, сам врач, причем довольно опытный, тут даже на участкового свалить не получится…
— Я вижу, что мы друг друга поняли. Что вам нужно для приготовления… подобных препаратов?
— Миллион долларов и самолет. Извините, каков вопрос, таков и ответ. Я же уже вроде сказал, что мне нужна подробнейшая медицинская карта… пациента. А уж чем он заболеет и как будет лечиться — это будет уже моей заботой.