Перекрёстки Эгредеума

Эмпирика Аттонита

***

— О Радош! Вы видели? — ноги не держат Ир-Седека, он дрожит всем телом, цепляясь за Хранителя как за последнюю надежду.

Как тут не видеть, если мёртвая ведьма с воплем сгинула в пропасти у тебя под носом? Как не видеть, если всё, что рисовала стена ветра, оказалось чёрной пустотой с вихрями фиолетовых всполохов? Из которой, вестимо, с той же лёгкостью может родиться что угодно…

— Тише, тише, принц, — шепчет Хранитель, полулёжа пятясь подальше от края вместе с Ир-Седеком

и не сводя взгляда с неумолимо подступающей тьмы, зияющей прорехами глаз на безжалостном бледном лице.

Рука крепче сжимает полыхающий меч — но поднять его не в силах.

Нет, только не против той, кого он поклялся защищать!

— Эмпирика, я знаю, я верю, ты здесь…

Как парализованный, бессильно и безвольно смотрит он на чёрную фигуру, меняющую облик реальности по щелчку пальцев. Нет нужды делать лишний шаг — Отверзатель Путей, истаяв из каменной хватки, тут же вспыхивает в её руке!

— Странная забава, — молвит она задумчиво, разглядывая горящие руны на клинке, — во всём полагаться на мерцающий кусок металла. Бедный Ир-Птак! Он так и не понял, что меч — просто занятный символ.

Способ записи информации. Как книги. Как башни. Как… все истории Вселенной, зашифрованные рунами Хаоса на стенах моей тюрьмы.

— Ир-Седек, — неожиданно усмехнувшись, бледноликая тьма склонилась к принцу, от чего тот едва не лишился чувств. — Во всём есть свои плюсы, не находишь?

Тот судорожно сглотнул, больно сжав плечо Ингвара.

— Ведь ты, похоже, и сам не в восторге был от затеи твоей матушки. А теперь можешь спать спокойно…

Тающий лёд заскрежетал металлом:

— …свадьбы не будет!

— Господи, Эмпирика… — выдохнул Хранитель.

В этом вся сумрачная дочь Ингрида — да ещё и шутит! Нашла время, нечего сказать!

Стремительным рывком он вскочил с холодного пола, и студёная вуаль чёрной фигуры обожгла его лицо.

Они стояли рядом, почти вплотную, не сводя друг с друга глаз.

— Хватит морочить мне голову, в самом деле! — решительно, даже зло выкрикнул Ингвар. — Я знаю, ашмар тебя забери, что это ты!

Прорехи пустоты остались непроницаемы, и только уголок бледных губ тронула невесомая полуулыбка.

— Я, ворох демонов тебе на кухню, знаю! — не отдавая себя отчёта, выпалил он, хватая её за плечи и встряхивая так, словно от этого чёрный морок разом выветрится из дурной головы.

В стылой пустоте её существа что-то шелохнулось.

Да что это, в самом деле?

Из бездны историй и вороха путаных судеб, начертанных на непреодолимой двумерной стене, отделяющей вечность её заточения от вечности остальной Вселенной, именно память глупой девчонки беспокойно всколыхнулась во тьме, скованной, как чёрным льдом, невозмутимостью всеведения.

Сейчас бы спрятать лицо у него на груди — от смеющихся на окраинах разума демонов, от потустороннего смерча, кружащего осколки разрушенных миров, что пылью забиваются

в глаза, от непостижимой Чиатумы, от самой себя — спрятать лицо и обнять так крепко, чтобы даже время содрогнулось. Содрогнулось и перестало существовать.

— Спасибо.

Беззвучный вздох — как шёпот мыслей.

Насквозь заледеневший от близости зловещей фигуры, источающей запредельных холод, Хранитель так и не понял, почудилось это или было взаправду, — но миг, взмах ресниц, застывающий удар сердца — и в объятьях он держал пустоту, а та, что ускользнула прочь, взметнув облако межзвёздной пыли, воздевала над ним пылающий меч.

— Веришь ли ты, что Отверзатель Путей… оправдывает своё название? — дрогнул потусторонний голос.

Хранитель не ответил — не отвёл взор, не закрылся рукой — только стоял и смотрел, как сиреневый всполох кромсает пространство наотмашь под самым носом и янтарный свет бьёт в лицо.

Нестерпимо ярко. Острая боль полыхнула в глазницах.

Он зажмурился, пошатнувшись, а когда открыл глаза, на теле чёрной пустоты под обрывом огненной прорехой зияло чудесное видение.

Агранис! Хватило бы и тысячной доли секунды, чтобы узнать его. Янтарные башни, овеянные ласковыми предзакатными лучами, и златопёрые радости крошечными мотыльками кружат над медовым цветом дворцовых садов… Вдали, в необозримой, нездешней дали…

Видение полыхало, точно пламя в камине, рвалось наружу сквозь незримые решётки, вздрагивало и манило, а вокруг густела бесформенная тьма, таящая мириады нерождённых миражей. И другая тьма, бледноликая, стояла рядом, тяжело опёршись на почерневший, угасший навеки, отдавший все свои чары меч.

Плечи её вздрагивали, а непроглядный мрак очей тонкими струйками змеился по щекам.

— Быстрее, Ингвар! — голос Эмпирики, знакомый по тысяче жизней, трепетал — от холода ли, от страха, — а на чужом лице проступали родные черты, искажённые мукой.

— Быстрее же! Я её долго не удержу…

Ир-Седек опомнился первым и, пока Хранитель недоумевал, не находя слов, принц с невиданной прытью и силой схватил его за воротник плаща и потянул за собой — в огненную бездну.

Всё случилось в мгновение ока — он не успел и вскрикнуть, не то что дотянуться до неё.

Заветное имя застыло на губах, не сорвавшись — ураганный ветер ударил в лицо, перехватив дыхание, донося далёкий звон тишины, скрежет тающего льда и отголоски позабытой песни из чёрной прорехи, стремительно уменьшающейся, остающейся тёмным пятном, а затем и неразличимой точкой на усыпанном звёздами фиолетовом небосводе:

— Хранитель Ингвар из рода Теотекри, твоя вера сильнее моей. Тебе, в конце концов, на роду написано довольствоваться умозрениями, в то время как мне — познавать всё на горьком опыте.