Пертская красавица (ил. Б.Пашкова)

Скотт Вальтер

ручением, грозившим двойной бедой – с одной стороны,

вовлечь его в опасную переделку, с другой – возбудить не

менее опасное злословие, а то и другое вместе в его новом

положении, да еще при его постоянной готовности лезть в

драку, могло, как он предвидел, изрядно повредить ему на

пути к его заветной цели. Но в то же время оставить без-

защитное создание на произвол жестоких гальвегианцев*,

разнузданных приспешников Дугласа, –

такой мысли му-

жественный оружейник не мог допустить ни на миг.

Его вывел из раздумья певучий голос монаха. Растяги-

вая слова в том безучастии, подлинном или притворном,

какое святые отцы неизменно выказывают ко всему зем-

ному, брат Киприан попросил их следовать за ним. Со

вздохом, очень похожим на стон, Смит двинулся вперед и,

делая вид, будто идет сам по себе, независимо от монаха,

прошел вслед за ним в монастырь, а оттуда – в заднюю

калитку, которую монах, оглянувшись только раз через

плечо, оставил для них открытой. Последней шла Луиза:

быстро подхватила она свою корзиночку, кликнула соба-

чонку и радостно зашагала по дороге, обещавшей избав-

ление от опасности, которая казалась только что и грозной

и неизбежной.

ГЛАВА XII

Встает старуха, хмурит бровь:

– Когда такое дело

Свершить посмел бы твой отец,

Ему бы нагорело!

«Трамбул-счастливец»

Все трое прошли потайным ходом и были пропущены в

церковь, наружная дверь которой, обычно открытая, ока-

залась на замке, ее заперли для всех во время недавнего

переполоха, когда буяны рвались сюда – отнюдь не ради

молитвы. Затем миновали угрюмые приделы, где эхо под

сводами гулко отзывалось на тяжелую поступь оружей-

ника, но молчало под стопой обутого в сандалии монаха и

легкими шагами Луизы, которая дрожала, бедная, мелкой

дрожью не так от холода, как со страху. Она видела, что оба

ее вожатая, и духовный и мирской, смотрят на нее нелас-

ково. Отец Киприан был строгий инок, он, казалось, каж-

дым взглядом хотел повергнуть в трепет злополучную

скиталицу и выразить свое презрение к ней, оружейник же,

хоть и был, как мы видели, самым добродушным челове-

ком на свете, сейчас напустил на себя важный, почти су-

ровый вид: его злило, что ему навязали эту несообразную

роль, не дав, как он в смущении

сознавал, ни малейшей

возможности уклониться от нее.

Свою досаду он переносил на безвинную девушку, от-

данную под его защиту, и, поглядывая на нее с пренебре-

жением, мысленно говорил себе:

«Прямо королева нищенок! Ну как мне, приличному

горожанину, идти с такою по улицам Перта? Репутация у

красотки, верно, такая же подмоченная, как у всех ее сес-

тер, и если слух о том, что я стал ее рыцарем, дойдет до

ушей Кэтрин, я погиб безвозвратно. Уже лучше бы мне

убить кого-нибудь, хоть первого человека в Перте! Нет –

молот и гвозди! – я и впрямь предпочту убить мужчину

(пусть он только меня хорошенько раззадорит!), чем вести

по городу эту срамницу!»

Возможно, Луиза угадала, чем обеспокоен ее прово-

жатый, потому что она заговорила робко и нерешительно:

– Достойный сэр, не лучше ли будет, если я на минутку

зайду сюда, в часовню, и надену свою накидку?

– Гм, милочка! Дельные слова, – сказал оружейник.

Но монах вмешался, подняв в знак запрета палец:

– Часовня Медокса Блаженного – не уборная, где пе-

реодеваются фокусники и бродячие актеры! Я скоро укажу

тебе ризницу, лучше отвечающую твоему положению.

Бедная молодая женщина смиренно склонила голову и

в глубоком уничижении отошла от входа в часовню, куда

хотела вступить. Ее спаниель, казалось, понял по виду и

повадке своей госпожи, что они ступают по этой освя-

щенной земле бесправными чужаками, и, свесив уши, во-

лоча хвост по плитам, тихо трусил по пятам за Луизой.

Монах, не останавливаясь, вел их дальше. Они сошли

по широкой лестнице и углубились в лабиринт подземных

коридоров, тускло освещенных. Проходя мимо низкой

сводчатой двери, монах обернулся и сказал Луизе тем же

строгим голосом, как и раньше:

– Вот, дочь неразумия, вот перед тобою раздевальная,

где многие до тебя сложили свои одежды!

Повинуясь боязливо и покорно легкому взмаху руки,

она толчком распахнула дверь, но тут же в ужасе отпря-

нула. Это был склеп, наполовину заполненный сухими

черепами и костями.

– Мне страшно переодеваться здесь… и одной… Но

если вы приказываете, отец, я сделаю как вы повелите.

– Знай, дитя тщеты, останки, на которые ты взираешь,

лишь бренное одеяние тех, кто в свое время искал земных

утех или услаждался ими. В такой же прах обратишься и