Первые шаги
Шрифт:
— Проходи, садись, Петр Андреевич! — пригласил хозяин. — Мы уж к севу готовиться начали. Книжку больно интересную купил я надысь в городе — как почву удобрять…
Мурашев взял из рук Кирилла тоненькую книжечку и внимательно перелистал ее.
— Ишь ты! Агроном написал! Что ж, ума и у чужих занять не грех, — добродушно цедил он, читая отдельные строчки. — И как же решили?
— Наше дело — хрестьянство. Надоть учиться, как хлебушка больше собрать. Попробуем, — ответил Матвей, не поднимая глаз.
— И то! — вмешался Егор. — К торговлишке-то у нас способности нет.
— Каждому свое! Что
— Пошто вместе? По трое, — ответил Родион, вставая. — Пошли, пожалуй, мужики, не будем Палычу мешать гостя дорогого чествовать. Кирюш, ты возьми книжку. Вечерком у нас почитаешь конец-то. Больно умственно написано. А там и навоз почнем возить…
У Егора мелькнула на губах двусмысленная усмешка. Кирилл взял книжку, и мужики пошли из избы.
— Добрым делом занялся, Палыч, просвещаешь народ! — начал Мурашев, как только за мужиками захлопнулась дверь.
— Где уж мне! — усмехнулся Федор. — Самоучка ведь я, знаешь. С напарниками хотел обмозговать книжку-то, а тут и эти трое зашли. Аксюта! Поставь самовар, — распорядился он. — Мать у нас где-то загулялась долго.
— Да она ведь у моей Ниловны сидит, — с наигранной простотой сообщил Мурашев. — От нее я и узнал, что ты прибыл, и захотел по старинке проведать. Дружки ведь мы с тобой старые. По пустякам ты тогда обиделся, не заходишь ко мне, — душевно говорил он, не спуская глаз с хозяина.
Аксюта с потупленным взором прошла мимо них. Лицо ее пылало. Мурашев заметил это, но при всей своей хитрости не понял причины.
«Краснеет невеста, — подумал он. — А и впрямь больно хороша! Ишь меня увидела, как разрумянилась».
Но голова девушки была занята другим. Аксюта была полна тем, что слышала от Топоркова и отца. Она решила, что пойдет за своим отцом, ничего не боясь, как те девушки, которые разносили прокламации в Петропавловске. Сегодня прибавилось еще и другое чувство. Аксюта вдруг поняла, что не Колю Горова любит она, а его, Кирюшу, который идет с ее отцом за народ, против богатых. С ним вдвоем они будут стоять против таких, как Мурашевы.
Неожиданное появление у них в доме Петра Андреевича и его сообщение о Прасковье — вот что заставило запылать Аксюту румянцем.
«Сказала, пойдет к тетке Матрене, а сама побежала наушничать к Мурашевым», — думала с горькой обидой девушка, с трудом скрывая ненависть к важно восседавшему за столом гостю.
Федор ничем не выдал себя. Он, усмехнувшись, произнес нараспев:
— Ишь гулена! — И сейчас же перешел на другое: — Зря ты, Петр Андреевич, думаешь, что сержусь на тебя. Не иду по другой причине. Знаешь пословицу: «Не в свои сани не садись»? Вы с божьей помощью, — губы Федора дрогнули усмешкой, — стали богатейшими купцами, а я только что за куском к соседям не хожу. Какой же я тебе друг? Начни ходить — так еще нахлебником люди назовут, вон как Парамона Кошкина. Ты, может быть, его по доброте привечаешь, а люди говорят, что он тебе сельский телеграф заменяет.
Этот хорошо рассчитанный и неожиданный удар смутил даже Мурашева. Он не сразу нашелся что ответить. «Пронюхал!» — пронеслась в голове растерянная мысль. Но скоро пришел в себя и громко, раскатисто рассмеялся.
— Ох-хо-хо! — заливался Мурашев. — Ну и насмешил, Палыч, друг ты
Последнее Мурашев сказал искренне. Коль этот дурак в доверие Федора войти не сумел, на что он ему?
— Уважают, говоришь? Оно и так. Да ведь за то и уважают, что свое место знаю, ни перед кем не унижаюсь, — не сдавался Федор.
Аксюта накрыла на стол, поставила возле отца самовар и чашки и сказала:
— Тятенька, я корову доить пошла.
Проводив дочь взглядом, Федор продолжал:
— И то нельзя забывать: у тебя парень-жених, у меня дочь-невеста. Буду я к тебе ходить — скажут, девку навязываю. Люди ведь не знают, что за неровню я не отдам дочь, хоть бы и посватали. Наше дело — каки сами, таки и сани, а твоему сыну и в городе невеста найдется, да еще с капиталом. Вот почему к тебе не хожу, а сердятся и гневаются бесы лукавые, а не я.
И второй раз сразу не нашелся Мурашев что ответить. Потягивая с блюдечка чай, он думал с досадой: «Ой, умен, бес, умен! Все мысли мои наперед знает. Такого не поймаешь запросто. За дружков его сегодняшних приняться надо. Нитка по нитке — доберемся до клубка».
— На откровенности спаси Христос, Федор Палыч! — ставя блюдце, поблагодарил он. — Снял ты гору с моей души. А люди — они что хошь наболтают. Про жениха с невестой так тебе скажу: воли с сына не снимаю — ему жить, тебе тоже такой совет даю.
— Совет добрый, что и говорить… — усмехаясь, заговорил Федор, но вошла Аксюта и он замолчал.
— Ну, спаси Христос за угощенье. Идти надо. А все ж, Палыч, зайди, бога для. Ты мне самый дорогой друг, — говорил Мурашев, вылезая из-за стола.
— Вот уж как сравняемся с тобой в богатстве, так и приду, — пообещал Федор, идя вслед за гостем в сени.
Глава одиннадцатая
Весной 1905 года в Акмолинске, как обычно, в течение трех недель проходила ярмарка, в которой участвовали жители центра города, казачьей станицы и мельниц. Только слобожане, за исключением возчиков, не интересовались ярмаркой: продавать нечего, покупать не на что. Большинство из них батрачили за кусок хлеба у купцов и богатых станичных казаков. Занимались они и сельским хозяйством, арендуя казачьи земли и луга. Сеяли пшеницу, овес, сажали картошку и бахчи. Почти каждый двор имел и огород за Ишимом, опять-таки на станичных землях.
Редкая семья сводила концы с концами и выбивалась «в люди». Лучше жилось тем, у кого имелась собственная подвода. Такие работали возчиками.
К концу ярмарки, кое-как закончив вспашку и посев, возчики собирались в артель и подряжались везти товары купцов в Петропавловск — шерсть, кожи, топленое сало… Обратно обоз привозил своему хозяину красный товар, чай, сахар, медную, чугунную и фаянсовую посуду.
Договор с купцом заключал староста артели, наиболее зажиточный из всех; он и отвечал в дороге за сохранность товара. Работая постоянно на одного хозяина, артельщик пользовался его доверием. За ручательство староста со своих товарищей получал проценты.