Первые шаги
Шрифт:
— Тогда ответьте мне, господин Фелль, но учтите, что к требованиям, изложенным в петиции и дополненным нашим товарищем здесь, мы добавим еще одно: восстановить уволенного вами штейгера Топорнина на работе, — вмешался заведующий алмазным бурением.
Англичанин от злости почти потерял дар речи. Он махнул рукой, указывая на дверь, и твердил одно слово: «Пошел, пошел…» Его, Фелля, равнять с каким-то Павловичем!..
Делегаты повернулись к дверям. Топорнин, проходя мимо бухгалтера, шепнул:
— Сейчас загудит, начнется забастовка. Вы пока сидите здесь, понадобитесь нам.
Бухгалтер наклонил голову, показывая, что понял.
Когда
— Товарищи! Господин Фелль оскорбил и выгнал нас, ваших делегатов, меня уволил! — громко закричал Топорнин с крыльца, сначала по-русски, затем по-казахски.
Рабочие грозно зашумели. Негодование против англичан, пренебрежительно относившихся к русским и особенно к казахам, копилось давно и сейчас грозило вырваться наружу.
Лескин вскочил на крыльцо.
— Слушайте меня! — закричал он. — Мы научим его вежливости. Эй вы, господин хороший! Если не выйдете к нам, от машин останутся одни щепки! — оборачиваясь к окну конторы, громко прокричал Андрей.
После ухода делегатов Фелль, что-то бурча по-английски, прошелся по комнате, потом подошел к окну. Увидев огромную толпу, он испуганно отпрянул в глубь комнаты. Когда гул усилился, англичанин начал растерянно оглядываться вокруг. Полиции нет — кто защитит его? Угроза Андрея потрясла его. Что ответит он тогда лондонским хозяевам? Фелль беспомощно взглянул на спокойно сидящего бухгалтера.
— Выйдите, поговорите! — посоветовал тот в ответ на немой вопрос.
— А это не опасно? — спросил, заикаясь, Фелль.
— Там и здесь одинаково опасно. Лучше выслушайте их требования…
— Пойдемте со мной!
Выйдя на крыльцо, Фелль увидел раздраженные лица рабочих, и его охватил настоящий ужас.
— Что вы хотите? — с трудом выговорил он.
— Поскольку вы наших делегатов оскорбили и выгнали, то вот наш ультиматум, — задорно заговорил Андрей, щегольнув вычитанным в газете словцом. — Немедленно подпишите приказ о снятии с нас долгов по конторе и лавке, выплатите каждому за месяц вперед, и мы все тихо разойдемся по домам. Потом вы будете договариваться с делегацией об условиях окончания забастовки. Когда договоритесь, тогда встанем на работу. Если не выполните сию минуту это требование, не обижайтесь! — с угрозой закончил он.
Фелль невольно попятился.
— Правильно я сказал, товарищи? — спросил Андрей, оборачиваясь к молчаливой, выжидающей толпе.
В ответ раздались гневные возгласы, угрожающие выкрики.
— Я согласен! — испуганно произнес Фелль. — Денег хватит?
— Да, господин Фелль, — услужливо ответил бухгалтер.
Выборные рабочие пришли в помещение вместе с бухгалтером и Феллем. Толпа молча стояла вокруг конторы, пока бухгалтер, согласно приказу, подписанному негласным директором, погашал задолженность, затем составил ведомость и начал выплачивать всем бастующим месячный заработок. Фелль сидел тут же. Рабочие вежливо, но твердо дали понять, что ему пока незачем уходить. Когда бухгалтер, уже в сумерках, последним расписался в ведомости и отсчитал себе деньги, Лескин, подмигнув товарищам, поклонился Феллю и посоветовал ему не спеша обдумать, когда назначить встречу с делегатами и как с ними разговаривать. Машины будут целы, пар спустили. Ушли рабочие, за ними бухгалтер, а Фелль долго еще сидел один в конторе, размышляя
Что теперь делать? Советоваться не с кем. Карно ничего не понимает. Господин Павлович, наверное, в душе будет доволен, он завидует ему, ненавидит его. Требовать, чтобы Карно жаловался русским властям, признаться, что он, Нельсон Фелль, под угрозой выплатил деньги…
Его британское высокомерие запротестовало против этого. Будут говорить, будто он струсил. Потом — разве они признаются, что угрожали ему? Вон все мирно ушли. Они ничего не сломали, не разбили. Черт с ними, с деньгами! Не будет он жаловаться. Надо скорей кончать забастовку — каждый день даст большие потери. Но как? Не может он исполнить все их требования и, конечно, этого штейгера на работу не возьмет. Возможно, тот сам уедет. Плата киргизцу за прогул отпадает — уже уплатил. За стеклом и лесом можно сегодня послать: завалит забои — себе больше убытку. Главное — сделать так, чтобы никто не мог сказать, что он удовлетворил петицию. Нельзя давать дурной пример для рабочих на Спасском заводе и в Караганде.
Если он сам наведет порядок до разговора с делегатами, то можно сказать им, будто этот Топорнин, наглец, оскорбивший его, работал плохо. «Сейчас они довольны и легко пойдут на уступки», — решил он и пошел по поселку.
Из бараков неслись песни, рассыпались переливы гармошек, звучал смех.
«Русские опасны, когда их выведут из терпения, а так они очень добродушны и уступчивы. Их нельзя сравнить с твердыми, устойчивыми англичанами», — философствовал Фелль. Страх его прошел, и он по-прежнему относился с презрением к хозяевам страны.
Найдя правильный, как ему казалось, путь для укрощения рабочих, без ущерба для своего престижа, Фелль принялся энергично выполнять свой план. Через два дня привезли лес и стекло. Пока стеклили рамы в казахских бараках, мастера, не участвующие в забастовке, ставили новые крепи в шахтах, заведующий магазином пересматривал цены на товары.
Забастовщики, собравшись группами, горячо обсуждали происходящие перемены на руднике. Подпольщики ходили по баракам, вели беседы о том, как важны сплоченность и организованность, рассказывали про рабочие союзы в России, про стачки…
Исхак, плечо которого почти зажило, не выходил из землянок казахов.
— Рабочие, русские и казахи, как два родные брата, — говорил он. — Надо всегда идти вместе с русскими. Видите, теперь у вас светло: вы, как и все, получили деньги. Об этом позаботились ваши русские братья…
— Да, да! — говорили казахи, одобрительно прищелкивая языками. — Правду говоришь!
— Начнем работать — не позволяйте себя бить англичанским палкам камчой, — учил он. — Говорите: «Не будем работать, если будешь драться». Мне пожалуйтесь, Ване… Собака Кривой Фелль прогонит, требовать будем…
На третий день в лавке объявили новые цены, значительно сниженные, особенно на муку: вместо рубля за пуд она теперь стоила пятьдесят копеек, всего на десять копеек дороже, чем в Акмолинске.
— Хитер! Он хочет прежде ряд наших требований выполнить, а потом уже говорить с делегатами, — смеясь говорил Топорнин, собиравшийся уезжать. — Ты, Ваня, направляй, а сам к нему не ходи, чтобы, когда уездная власть нагрянет, тебя не зацапали. Я уеду, пусть на меня валит побольше. К Феллю направь Андрюшу Лескина. Видал, какой он мастер с начальством разговаривать?