Первым делом самолёты
Шрифт:
Марина сделала внушительный глоток и спросила:
– Звонила матери?
– Да. А ты?
– Да.
– И как?
– Плохо, конечно, как иначе?
– И у меня, – вздохнула Юля.
В последнее время ужасные внутрисемейные отношения стали их главной темой.
Ситуации были похожими, но все же различались. Марина жила под давлением матери, сбежала из дома в общагу и выживала всеми силами. У нее упала успеваемость из-за необходимости работать, она едва вывезла ужасный первый год самостоятельной жизни, за которым последовал период небольшого, но подъема. Марина справилась, привыкла. Но с
У Юли все было сложнее: отношения всегда были ужасными с отчимом и только с ним. Но после перевода, когда выяснилось, что учиться придется на год больше (хотя за ее учебу никто не платил, ведь Юля поступила на бюджет и перевелась тоже на бюджет), отчим накрутил и мать. И теперь каждый разговор с ней превращался в пытку. Мало того, что она говорила словами мерзкого упыря Анатоля, так еще и… кажется, сама поверила в то, что он нес: Юля – взрослая баба и должна содержать семью, тех, кто ее растил и воспитывал. И все в таком же диком духе. И перевод этот отсрочил начало больших заработков, которые так ждал глупый Анатоль. Ну не бред ли? Юля скорее бы сдохла, чем отдала ему хоть копейку!
Само собой, в свете таких семейных умозаключений каждый звонок домой теперь был пыткой. Вот и сегодня с банальных поздравлений они быстро съехали на Юлины долги и ее же бесполезные мечты. Все крутилось вокруг одной заезженной пластинки: Анатоль тоже считал, что из бабы пилота не выйдет, и все это дурь в башке, розовые мечты глупой принцессы. Хотя поступление в другой город он тоже считал дурью, ведь работать можно сразу после школы. Мерзкий, мерзкий Анатоль… его бы вообще никогда не вспоминать, и уж тем более в праздник.
Юля никогда не требовала поддержки от матери, не просила верить в ее мечты. Но было бы здорово обойтись без скандалов и попыток вставить палки в колеса. Иногда даже такое уже поддержка.
Словно почувствовав Юлино настроение, Марина протянула ей сыр:
– Держи! Это «Реблошон». Воняет ботинком.
Ветрова засмеялась:
– Ты уверена, что эти сыры тебе подарили с добрыми намерениями?
– С намерениями точно, насчет доброты сомневаюсь.
– Поклонник?
– Друг Германа Марковича, – легко призналась Марина, хотя раньше при слове «поклонник» могла одеревенеть. Но работа в мужском коллективе и жизнь в общаге сделали свое дело, она привыкла реагировать на безобидные слова спокойно, хотя не сказать, что стала открытым человеком. – Летает по всему свету, но каждые выходные возвращается в наш город. Кажется, у него мать болеет, но переезжать в Москву отказывается.
– И сколько этому поклоннику лет? – Юля знала, что Генриху Марковичу, начальнику музея, далеко за шестьдесят. Когда-то он тоже летал, но был списан по состоянию здоровья. Во время музейной практики он чего только не рассказывал о полетах… Примерно тогда Ветрова и загорелась идеей летать. Сначала несерьезно, но потом уже неизлечимо заболела небом.
Марина засмеялась:
– Столько, сколько ты подумала. И я же сказала – это друг Генриха Марковича. Думаю, он меня подкармливает из жалости. Говорит, я похожа на его жену в молодости, а значит, быть мне роковой женщиной.
– Боже! Он точно на тебя запал!
– Не думаю. Он все время показывает мне фотографии
– Год в общаге точно сделал из тебя роковую женщину, – одобрила Юлька.
– Да это все дружба с тобой виновата, Ветрова! И это была шутка, первокурсники все для тебя.
– Да мне и одного хватит. – Тем более, такого чудного и не похожего на других. Юля уже достаточно созрела, чтобы признаться как минимум себе: завтрашнего дня она ждет с нетерпением.
Глава 15
Первым делом экстрим
Руслан написал утром, попросив прийти в спортивном костюме. Зимнем, теплом и горнолыжном, само собой. У Юли такого не было, если не считать старенькой куртки, что она надевала на физкультуру. Пришлось одолжить его у Томы. К счастью, выбирая себе приличный костюм, подруга руководствовалась удобством в движении, что позволило Юльке упаковать грудь в чужую куртку. А вот штаны пришлось подвернуть – у Томы и рост какой-то совсем не девчачий, да еще и ноги от ушей. В общем, фигуры у них совсем разные, но зимняя одежда на то и зимняя – всем пойдет. Если не приглядываться к подвороту штанин.
С Русланом они встретились возле третьей общаги. Он вышел с высокой сумкой, в которую обычно пакуют горнолыжное оборудование. Юлька уже видела такую у Томы, поэтому направление их свидания поняла сразу. И немного скисла.
Словно почувствовав это, Руслан сказал:
– Мне показалось, что кино – слишком скучно. Да и нет сейчас фильма, который тебе бы понравился.
– Откуда ты…
– Когда мы играли в эти ваши «Экивоки», твоя подруга сказала, что ты любишь триллеры и ужастики. Я посмотрел расписание: с самого февраля крутят одни комедии и романтику.
Юля почувствовала, что у нее горят щеки.
И даже не от мороза – в последние дни стало почти тепло, всего-то минус десять градусов. По меркам прошедшей зимы просто тропики. А в краску ее опять вогнал Руслан. Ну кто, вот кто способен не только расслышать в потоке чьих-то шуток информацию о предпочтениях девушки, но еще и подойти к банальному походу в кино так основательно? Может, Юле просто не везло раньше, но… кажется, еще ни разу парни не смотрели расписание, не интересовались ее вкусами. Кино – это просто кино: пошли, посмотрели, пообщались. Ветрова всерьез считала, что парни по природе такие: не заморачиваются и мыслят иными категориями.
Но не Руслан Владимиров, очевидно.
Сегодня он опять выглядел сногсшибательно: в синем комбинезоне казался еще выше и внушительнее, чем раньше, из-за яркого солнца и снега глаза его превратились в неестественно голубые, такие, какие девчонки часто фотошопят себе в соцсетях не зная меры. Юля часто посмеивалась над таким цветом. Ну не бывает настолько голубых глаз у людей, но вот перед ней вдруг очутилось живое доказательство ее неправоты.
Из-за всего этого взгляд девушки то и дело сползал на собственные нелепые подвороты – они смотрелись по-дурацки. Еще и куртка высокой Томы оказалась длинной, почти до колен, в итоге выглядела Юля совсем не сногсшибательно. Не так, как ей внезапно захотелось. Еще и тушь засохла за ненадобностью, и пришлось идти как есть.