Песни южных славян

Неизвестен 2 Автор

Три вереницы невольников [548]

Пастух беседовал с лесом: «Лес ты мой, лес ты зеленый! Вчера ты, лес, был зеленый, А нынче ты, лес, весь высох. Пожары ль тебя спалили? Морозы ли остудили?» И лес пастуху ответил: «Пастух, молодой пастух мой! Пожары меня не палили, Морозы не застудили, Но тут вчера проходили Невольников вереницы. Как в первой-то веренице Всё молодые девчата. Только девчата заплачут — Лес наклоняет верхушки, Широкий путь подметает. Девчата плачут и стонут: «Боже мой, господи боже! Где наши холсты льняные? Ткали мы их — не доткали, Белили — не добелили. Кто наши холсты доткет нам? Кто их доткет и добелит? Кто их узорами вышьет? Кто обошьет бахромою?» Как во второй веренице Всё молодые молодки. Только молодки заплачут — В лесу опадают листья. Молодки плачут и стонут: «Боже мой, господи боже! Где ж наши малые детки?.. Встанут, а матери нету. Заплачут они да спросят: «Где мама? Доит корову?» Доила б мама корову, Телята бы не мычали. «Где мама? По воду ходит?» Ходила б по воду мама, Тогда бы ведра бренчали.» Как в третьей-то веренице Всё молодые юнаки. Только юнаки заплачут — Ветки в лесу засыхают. Юнаки плачут и стонут: «Боже мой, господи боже! Где ж они, буйволы наши? Впряжены — нераспряжены. Кто же теперь распряжет их? Где наши черные пашни? Пахали — не допахали. Кто же теперь их допашет? Где ж она, наша пшеница? Сеяли — не успели. Кто же пшеницу досеет?»»

548

Переведено по тексту сб. БНТ, т. 3, с. 213–214. Записано в районе г. Хаскова (юго-восточная Болгария).

Рабыня и Стара-Планина [549]

Гнал по дороге рабыню турок, Гнал ее лютый в лютую стужу, Бил по лицу и кричал ей злобно: «Брось ты мальчишку, брось на дороге!» Пленница турку так отвечала: «Турок

ты, турок, злодей поганый, Как же мне бросить дитя родное? Я, молодая, сноха попова, Сноха попова, жена дьякова. Я не рожала девять годочков, А как десята весна настала, Знахари вышли кричать по селам: «Травки недужным! Травки бездетным!» Все им давали свои мониста, Все покупали травки от хвори, Я ж отдала им свои запястья, Купила травку — хотела сына. И родила я себе сыночка». Уселся турок — поесть надумал; Рабыня ж встала, взяла младенца, Пошла с ним в горы, в горы родные, Сплела там люльку из трав высоких Да привязала к двум стройным елям. Как уложила в нее младенца, Стала качать его да баюкать, Песню запела и зарыдала: «Баюшки-баю, милый сыночек, Вот твоя мама — Стара-Планина, А эти елки — милые сестры. Пусть ветер горный тебя качает, Пусть дождик теплый тебя купает!» И вдруг с вершины голос раздался: «Иди, младая пленница, с богом! О сыне малом ты не тревожься — Матерью буду малому сыну, А те две ели — сестрами станут, И будет дождик купать младенца, И будет ветер его баюкать, И будет серна кормить и холить!» Увел младую пленницу турок… Стара-Планина! Старая матерь!

549

Переведено по тексту сб.: Б. Ангелов, X. Вакарелски. Сенки из невиделица. София, 1936, с. 437–438. Место записи неизвестно. В переводе почему-то опущена идеализированная концовка: «Росло дитя и повыросло, // В три месяца — как трехлетний, // В шесть месяцев — как шестилетний, // В девять месяцев — как девятилетний, // И стал он красивым молодцем. // Дала ему воск Стара-Планина, // Чтоб продавал и кормился».

Турок и рабыня [550]

Турок рабыню по лесу гонит, Турок рабыне молвит негромко: «Эй, полонянка, ты, голодранка, Ноги босые, брюхо пустое, Брось, говорю я, малого сына, Брось, говорю я, пока не поздно!» Рабыня турку молвит негромко: «Как же я брошу милое чадо! Долгие годы была бездетна, Долгие годы хотела сына, Минуло десять — родился мальчик, Родился мальчик, сын мой Иванчо! Я под ракитой вешала зыбку, Там оставляла сына Иванчо, Там оставляла и наставляла: «Люлюшки-люли, сынок Иванчо, Дождик прольется — тебя умоет, Придет волчица — тебя накормит, Повеет ветер — навеет дрему! Расти скорее, Иванчо милый, Чтоб из неволи вызволить царство, Освободить нас от лютых турок!»» Турок чернеет от злобы лютой, Надвое рубит мать и младенца.

550

Переведено по тексту сб. БНТ, т. 3, с. 220. Записано среди болгар-переселенцев с. Преслава Бердянского уезда Таврической губернии. Сюжет: «Мать оставляет дитя на попечение природы» — известен и восточным славянам, и словакам. Он явно возник раньше турецкого нашествия и на южнославянской почве стал распространенным типическим местом.

Стойна Енинёвка и янычар Склаф [551]

Ой ты, Стойна Енинёвка! Слух прошел о янычарах, И явились янычары. Склаф [552] во двор поповский въехал, В прочие дворы — дружина. Склаф повел такие речи: «Слушай, поп, ученый книжник, Грамотей, святой подвижник, Отвечай мне без уверток: Есть у вас в селенье дети, Надобные для набора, Для набора в янычары?» [553] Говорил священник Склафу: «Ты послушай, Склаф могучий, Я на твой вопрос отвечу, И отвечу без обмана: Есть в любом селенье дети, Есть в любом лесу тропинки, Есть в любой реке пороги, И у нас детей немало. Вот у нашей тонкой Стойны, Стройной Стойны Енинёвки Три сыночка подрастают, Все пригодны для набора, — Для набора в янычары». Склаф священнику ответил: «Слушай, поп, ученый книжник, Ты пошли за тонкой Стойной, Стройной Стойной Енинёвкой. Трех сынов пускай приводит, Погляжу, на что пригодны, Хороши ли для набора, Для набора в янычары». Поп немедля кликнул Стойну, Кликнул — и она явилась. Склаф промолвил тонкой Стойне: «Ой ты, Стойна Енинёвка, У тебя в дому три сына, Слышал я: они пригодны Для набора в янычары». Стойна громко зарыдала: «В первый раз пришли к нам турки Брата моего забрали, Во второй они явились — У меня забрали мужа, [554] В третий раз сюда явились Сыновей меня лишают!» Склаф ответил тонкой Стойне: «Слушай, Стойна Енинёвка, А узнала бы ты брата, Опознала бы ты мужа?» Говорила Склафу Стойна: «Ой же, Склаф, ты Склаф могучий! Нет, я брата не узнаю, С малых лет мы не видались, Но зато узнаю мужа, Был он прежде дровосеком, Дровосеком, дроворубом, И пошел он как-то в рощу, И рубил он в роще явор, Был он ранен острой щепкой: В голову ему попала И оставила зарубку, Шрам оставила приметный». И промолвил Склаф могучий: «Слушай, поп, ученый книжник, Всех мужчин зови на сходку, Со всего зови селенья!» Поп мужчин созвал на сходку, Со всего созвал селенья. Говорил им Склаф могучий: «Ну-ка живо скиньте шапки! Пусть на вас посмотрит Стойна, Может быть, узнает мужа!» Склафу люди покорились, Покорились, шапки сняли. Не узнала Стойна мужа, Не заметила отметки. И сказала Стойна Склафу: «Ты послушай, Склаф могучий, Мне и стыдно, Склаф, и страшно, Грех боюсь принять на душу, Но и ты сними-ка шапку!» Склаф могучий шапку скинул, На него взглянула Стойна, И узнала Стойна мужа, По примете опознала, По отметине знакомой На челе его высоком.

551

Переведено по тексту сб. БНТ, т. 3, с. 260–262. Записано в г. Панагюриште (центральная Болгария). В песне представлена местная версия общеславянского сюжета об узнавании женой долго отсутствовавшего мужа.

552

Склаф. — Так называли многие соседние народы славян, поэтому имя героя следует признать нарицательным, в сущности прозвищем, полученным в иноязычной среде.

553

Для набора в янычары… — Турки регулярно забирали у славян-христиан детей, это называлось «налогом кровью». Из мальчиков турки выращивали в особых заведениях янычар, стараясь о том, чтобы они забыли о своей семье и о своем народе. Девочки поступали на продажу или в гаремы. Детей отбирали самых красивых и здоровых.

554

Во второй они явились — //У меня забрали мужа… — Тут есть некоторая нелогичность, ибо в будущие янычары отбирали детей, и это делалось умышленно, в расчете на полное перевоспитание детей, на их «потурчивание». Поэтому взрослый Склаф не годился для набора в янычары. В этой нелогичности мы видим след того, что у публикуемой баллады была песня-предшественница.

Янычар и русая Драгана [555]

Разбежалася земля Валашская, Валашская и Богданская тоже, Богданская да и вся Добруджа. Кто в горах таится, кто в долинах От турецких да от лютых катов. Старых турки рубят, малых в плен уводят, Красных девушек в неволю угоняют, Молодых парней забирают, В лютых янычар их обращают. Где проходят, села сжигают, Старых рубят, дома сжигают. По Дунаю белому проплыли, Стали табором под Этрополе, Синие шатры укрыли землю, В ровном поле делится добыча, Делят турки девушек болгарских. По две, по три каждому досталось, Молодому ж янычару дали Лишь одну рабыню — русую Драгану. В белый он шатер ее уводит. А когда спустилась ночь на землю, Вышел янычар во чисто поле, Вниз он глянул, посмотрел на небо — Синь огонь из-под земли струится, С синя неба дождь кровавый льется. Страшно молодому янычару, И зовет он русую Драгану, И Драгане говорит с печалью: «Ах, Драгана, ты моя рабыня, Что спрошу тебя, ответь по правде: Есть ли братец у тебя с сестрою, Да отец, да матушка родная?» И ему Драгана отвечала: «Есть отец и матушка родная, Есть и брат, и милая сестрица». «Где ж твой брат, в плену ли он томится?» И Драгана говорит с печалью: «Как пришли проклятые к нам турки, Молодых болгар они разбили, Был мой брат тогда в болгарском войске. Тридцать лет уж нынче миновало, Как я братца вовсе не видала». «Ах, Драгана, ты моя рабыня, Коль увидишь, так узнаешь брата?» «Коль увижу, я его узнаю, Я узнаю по груди могучей Да по клятой голове узнаю». Янычар спросил тогда Драгану: «Ну, а что ж на голове у брата?» «Шрам от острой сабли был у брата, С ним вернулся он из лютой сечи». Янычар спросил тогда Драгану: «Ну, а что же на груди у брата?» «Шрам у брата на груди могучей, Враг пронзил ее стрелой каленой». Янычар открыл перед Драганой Белу грудь да голову ту кляту, И Драгане он сказал с печалью: «Ты вставай, сестра, домой поедем, Мы домой поедем, матушку увидим!»

555

Переведено по тексту сб.: Миладиновы, № 87. Судя по языку, песня тоже записана в г. Панагюриште. Сюжеты о нечаянной встрече брата с сестрой и об их браке, о кровосмешении или о предотвращенном кровосмешении широко распространены в фольклоре всех славянских народов. В данном случае, характерном для традиции южных славян, сюжет переработан с учетом условий турецкого ига.

Янычар тоскует по дому [556]

Что-то там белеет, Белеет-мелькает. За белым Дунаем? Лебеди там сели, Снеги ли упали, Снеги пуховые, Дожди ледяные? Лебеди давно бы В небо улетели. А снега-сугробы Стаяли давно бы, Дожди ледяные Высохли б на солнце, За два, за три утра, За две-три недели. Не лебеди сели, Не снега упали, Не льды голубые, Капли дождевые — Там остановился Царь с великим войском, Нет в том войске счету Белым янычарам. Сто шатров разбили Белых и червонных, Синих и зеленых, Сидят, отдыхают, Едят, выпивают, На дудках играют, Свою силу мерят, Свою силу мерят, Белый камень мечут. Один янычарик, Молодой, зеленый, Не пьет, не играет, Молодцов не борет, Каменья не мечет, Песни не играет, Просит господаря: «Царь мой, господарь мой! Дай ты мне бумагу, Чтоб ушел до дому, К матери родимой Да к отцу родному. Мать моя, бедняжка, Вот уж год десятый Черный платок носит, Носит, не снимает. Платок не стирает, Уж он истлевает, Все по мне живому Плачет и рыдает. А мои-то сестры Вот уж год десятый Белый цветок сеют, Но его не носят, Все по мне живому Плачут и рыдают, А мои-то братья Вот

уж год десятый Делают кавалы, Делают кавалы, Только не играют, Все по мне живому Плачут и рыдают».

556

Переведено по тексту сб.: «Съчинения на Любен Каравелов», том първий. Русе, 1886, № 29. Записано среди болгар-переселенцев в Бессарабии (ныне Белградский район Молдавской ССР).

Сестра освобождает брата [557]

Получили в Дубице бумагу: Чтоб собрались парни дубичане, Чтобы шли они к султану в войско. Провожают мать с отцом сыночка, Брат с сестрою провожают брата, Йована ж никто не провожает, Лишь одна сестра его родная. Проводили все до полдороги, С полдороги стали возвращаться. Не вернулась Йована сестрица, А до синя моря проводила. Как на берег на морской ступила, Замутила море все слезами, Плачем лодки все остановила. Турки в час тот милостивы были, Меж собою тихо говорили: «Боже правый, мы отпустим брата, Брата милого вернем сестрице, Может, море снова отстоится, Снова лодки двинутся по морю». Брата милого к сестре пустили, Сразу же все море посветлело, Сразу лодки легкие поплыли. Скрылись лодки, в море уплывая, Скрылся Йован, песню распевая.

557

Печатается по кн.: «Сербский эпос», т. 2, с. 407–408. В песне своеобразно передан мотив ненамеренной остановки кораблей (ср. былину «Садко»).

Жена освобождает Грую из темницы [558]

Как взошла та звезда-денница, Как взошла она над Цареградом, Ее Груицы жена увидала, Увидала и возговорила: «Ой, моя пресветлая денница, Где была ты три коротких ночи?» Ей в ответ пресветлая денница: «Ой же ты, Груицына супруга, Пребывала я над Цареградом». Снова молвит ей жена Груицы: «Ты ответь, пресветлая денница, Когда ты была над Цареградом, Не видала ль моего супруга?» Ей в ответ пресветлая денница: «Он с царем намедни вел беседу, Ко двору ко своему просился, Царь ему ответствовал на это: «Ко двору тебя не отпущу я, Пока Шарца, коня, не увижу И на нем твою верную супругу». Говорит ему на то Груица: «Да жена давно пошла уж замуж, Продала давно уже Шарца».» Как услышала жена Груицы, Добрым молодцем переоделась, Опоясалася острой саблей, Оседлала коня Шарца И поехала к граду Цареграду. Как приехала к Цареграду, К цареградскому широку полю, Поле обскакала молодая, И тогда все поле осветилось, Словно солнце его осветило. Увидали это царевы юнаки, Говорят царю-господину: «Ой ты, милостивый царь-владыка, С той поры, как стоит наше поле, Молодца на нем такого не бывало, Какой скачет по нему сегодня». А и говорит им царь-владыка: «А пойдите на широко поле, Молодца живым ко мне доставьте». И его послушалися слуги, Поскакали на широко поле, Но она им в руки не далася. Если до нее юнак доскачет, Тут же на землицу упадает. Говорит им супруга Груицы: «Право слово, царевы юнаки, Ведь живым я вам не достанусь, Сам приду я пред царские очи, Есть к царю у меня дело». Подъезжает она к царскому дому И при этом царю молвит: «Слышал я, государь-владыка, Что упрятал ты Грую в темницу, Он мне долг девять лет должен, Не могу получить я долга. Так прошу я, царь мой, владыка, Отпусти ты его из темницы И увидишь из зеленого окошка, Как я саблей его располосую». Царь не стал отказывать юнаку, Выпустил он Грую из темницы, Но берет незнаемый витязь, Берет Грую за белую руку И ведет его по Цареграду, На коня перед собою мечет И везет его по Цареграду. Так они проехали немного, Говорит жена Груицы мужу: «Ей-же-богу, молодой Груица, Не узнал ли ты коника Шарца, Не узнал ли верную любу?» Ей в ответ молодой Груица: «Ты меня не спрашивай, витязь, Девять лет я просидел в темнице, И давно уж люба замуж вышла, Продала она коника Шарца». А ему говорит молодая: «Ох, и глуп ты, молодой Груица, Отчего ж не узнал ты Шарца, Не узнал свою верную любу?»

558

Переведено по тексту сб. НЕП, т. II, № 28. Записано в с. Нови Винодол на далматинском побережье (Хорватия). В тексте отразился сказочный сюжет, известный также и по былине «Ставер Годинович».

Девушка Гречанка и посаженный в темницу Комьен Ягнилович [559]

Как томился в темнице-то Комьен Ягнилович, И никто его, Комьена, да не проведывал, Лишь проведывала Гречанка, девушка молодая. Рано-рано, на зорьке, сбирается девушка Да рубашку берет, тонким золотом шитую, Да платочек берет, порасшитый узорами. Повстречала дорогою доброго молодца, Подошла «утро доброе» путнику сказывати, Да и стала она у прохожего спрашивати: «Ой ты, путник, мой свет, добрый молодец, Покажи, где темница-то Комьен Ягниловича». Отвечал этой девушке путник такие слова: «Ты пойди, красна девица, во правую сторону, Там найдешь, красна девица, темницу железную, В той темнице томится твой Комьен Ягнилович». Как пошла она, девушка, в ту правую сторону, Увидала там девушка темницу железную, За решеткою Комьена видит Ягниловича, Стала «доброе утро» она ему сказывати, Подавать сквозь решетку рубашку расшитую: «Ты возьми-ка, жених мой, рубашку расшитую, Раскрасавцем в ней выйдешь сегодня под виселицу». После стражникам страшным промолвила девушка: «Ай же вы, ай же, стражники, свет вы мой, Вы впустите меня во темницу-то Комьена, Дайте с Комьеном милым навек попрощатися». И впустили ее во темницу-то Комьена, Быстро желтые косы ему заплела она девичьи Да в одежды свои нарядила да в тонкие девичьи, Страшной страже такое промолвила девушка: «Ай же вы, ай же, стражники, свет вы мой, Дайте выйду же я из темницы от Комьена». И над девушкой страшные стражники смиловались. Отворили ей, девушке, темницу железную. Так в темнице осталась Гречанка, девушка молодая, А на волюшку вольную вышел-то Комьен Ягнилович. И пошел по зеленой планине Ягнилович Ко двору той Гречанки, девушки молодой. А в темницу за Комьеном турки явилися, Из темницы Гречанку ведут, вместо Комьена, Да к царевым красивым воротам ведут они девушку. Лютым туркам такие слова молвит девушка: «Ой вы, лютые турки, ой, свет вы мой, Дайте словушко молвлю царю я, Гречанка-девушка». Турки лютые сжалились сердцем над девушкою, Пропустили ко царю ее, ко милостивому, Как предстала пред царем она пред милостивым, Говорит «салам алем» Гречанка-девушка, И такое говорит Гречанка-девушка: «Ай да ты, да господин, свет ты мой, царь, светлая корона, Как стоит земля прекрасная Боснийская, царь, светлая корона, Видано ль, чтоб девушку повесили, царь, светлая корона, Коль словам моим ты, светлый царь, не веруешь, царь, светлая корона, Покажу тебе я материны признаки, царь, светлая корона». Показала белы груди царю Гречанка-девушка, Светлый царь рассмеялся, на девушку глядючи, Светлый царь промолвил так Гречанке-девушке: «С богом, девушка, ступай на бел свой двор, Гречанка-девушка, Подарю тебе я Комьена Ягниловича, Гречанка-девушка, Только богу помолись ты за меня, Гречанка-девушка!»

559

Переведено по тексту сб. НЕП, т. II, № 24. Записано до 1758 г. в г. Дубровнике (Хорватия). Песни этого старинного типа («бугарштицы»), с удлиненным стихом и нерегулярным рефреном, еще кое-где бытуют, по некоторым сведениям, в западных районах Югославии.

Султания [560]

Пишет царь-господин посланье: «У кого есть сын или племянник, Пусть пришлет его царю в солдаты!» Всяк имеет сына иль племянника, Старый Видулин их не имеет. Восемь дочерей старик имеет И девятую, молодую Султанию. Султания отцу говорила: «Мой отец, дорогой и любимый, Приготовь мне мужскую одежду, Оседлай мне коня по-юнацки, Я пойду за тебя в солдаты». «Султания, дитя дорогое, Как ты косу желтую спрячешь, Двух своих голубей куда денешь?» «Косу под одежду мужскую, Двух моих голубей — за пазуху». Оседлал он коня по-юнацки, Приготовил одежду мужскую. На коня вороного вскочила, Удалым молодцом поскакала, Поскакала к царю в солдаты. Как приехала ко двору цареву, Двор немедля ей поклонился, Сам же царь — до землицы черной, А она поклониться не хочет. Царь спросил у матери совета: «Старица, милая матушка, Ко мне еще не приезжало Таких удальцов, как в воскресенье. Удалой молодец по посадке, А по виду — с девушкой схожий. Как бы, мать, узнать мне правду, Это женщина или мужчина?» «Это, сын мой, очень нетрудно. Поведи ее в светлые покои, Пряслице серебряное дай ей, Вытащи светлое оружие. Если молодец она удалый, Выберет светлое оружие, Если она юная девица — Пряслице захочет золотое». Как пришла она в светлые покои, Вытащил ей пряслице серебряное, Вытащил ей светлое оружие. Видеть пряслице она не хочет, Тотчас ухватилась за оружие: «Ай же царь, господин, мой милый, Ты подаришь мне это оружие?» Царь пожаловался своей матери: «Старица, милая матушка, Пряслице она не хочет видеть, Тотчас за оружие схватилась И спросила меня, моя матушка, Подарю ли ей это оружие? Как бы, мать, распознать ее получше?» «Это, сын мой, очень нетрудно. Ночь переночуй рядом с нею. Если молодец она удалый — Будет прижиматься к тебе крепко, Если она юная девица — Будет от тебя отодвигаться». Говорит царь-господин девице: «Ай же ты, удалец мой милый, Вместе ночку переночуем». Как пошла ночевать она ночку, Положила под голову саблю, И сказала Султания молодая: «Ай же царь, господин мой милый, Кто кого из нас первый коснется, Сразу с плеч ему голову срубят». Ни туда, ни сюда царь не смеет, Хоть придвинулась Султания. А едва рассвело наутро, Царь пожаловался своей матери: «Милая, милая матушка, Это не красивая девушка, Это удалец незнакомый». Мать царю на это сказала: «Переплыть Дунай если сможет — Это удалец незнакомый, Если переплыть не сумеет — Это красивая девушка». Стали переплывать они реку, И она плывет куда хочет, Царь не может и до середины. Переплыла Дунай девица, Вытащила желтую косу, Голубей из-за пазухи достала: «Чтоб ты, царь, ослеп, если не видишь, Женщина я или мужчина». Только царь ее речи понял, К белому двору пошел он быстро И собрал свое сильное войско. Но пока Дунай переплывал он, Полпути прошла Султания. А пока он полпути проделал, Султания домой возвратилась. Издали отец ее увидел, Еще дальше встретил на дороге. «Султания, дитя дорогое, Принесла ты честь свою обратно?» «Принесла с собой, что уносила. Как пришла я ко двору цареву, Двор немедленно мне поклонился, Сам же царь — до землицы черной. Только царь-господин меня увидел, Он повел меня в светлые покои, Вытащил мне светлое оружие, Вытащил серебряное пряслице. Я на пряслице не посмотрела, Бросилась ко светлому оружию. Ночь вдвоем с царем мы ночевали, Он меня тронуть не решился. Мы Дунай вдвоем переплывали, Я плыла, отец, куда хотела, Царь же не доплыл до середины. Царь собрал вдогонку мне войско, Но покуда собирал он войско, Полпути пройти успела я, А пока прошел царь полпути, Я уже к себе во двор вернулась».

560

Переведено по тексту сб. НЕП, т. II, № 22. Записано на Истарском полуострове вблизи г. Пулы (западная Хорватия). Баллада «Девушка-воин» широко распространена среди славян. У русских она чаще записывалась в виде сказки.