Петербургское действо
Шрифт:
Всякій день, за вс три времени года, исключая лта, Елизавета Романовна именно такъ, прямо съ постели, не умывшись и не причесавшись, накидывала на себя этотъ салопъ и босикомъ подходила къ печк, заране сильно растопленной; она садилась всегда на скамеечк и, съ наслажденіемъ гря передъ огнемъ голыя ноги, всегда при этомъ съдала около фунта коломенской пастилы и калужскаго тста. Прежде она длала это до сумерекъ и до вечера, теперь же могла длать это только часа по два, по три, а затмъ одвалась… Трудно было бы ршить, о чемъ она думаетъ, молчаливо пережевывая пастилу,
Эта привычка не была однако изобртеніемъ графини Воронцовой. То же самое длала еще недавно покойная императрица; то же самое стали длать и многія столичныя пожилыя дамы, подражая государын. Просидть нсколько часовъ, не умывшись и не одвшись, въ одномъ ночномъ бль, прикрытомъ старымъ и, конечно, загрязненнымъ мхомъ, было своего рода наслажденіемъ этого склада жизни.
— А-а…. протянула Воронцова, увидя вошедшую.- A я думала, это Гудовичъ….
— Здравствуй, сестра! произнесла княгиня, стараясь придать лицу боле веселое и ласковое выраженіе.
Воронцова, давно не видавшая сестру, была удивлена, но, какъ всегда, ничмъ не выразила этого. Она особенно безстрастно относилась ко всему и только ящики съ пастилой, въ особенности съ финиками заставляли ее оживляться.
— Здравствуй, садись, давно не видались. Что ты подлываешь? Все съ своей Алексвной шепчетесь.
Дашкова вспыхнула. Это прозвище, данное государемъ своей супруг, казалось, разумется, оскорбительнымъ Дашковой въ устахъ этой глупой сестры. Прежде она не посмла бы такъ назвать государыню. Давно ли эта перемна и почему?! Княгиня хотла было замтить сестр все неприличіе ея выходки, но раздумала и, взявъ кресло, сла и стала ее разглядывать.
— Что это, сестрица? выговорила княгиня невольно. — Посмотри на ноги свои. Подумаешь, ты по дождю бгала, да по грязи.
— Да, вымолвила Воронцова, вытягивая одну ногу и оглядывая ее:- вотъ хочу все вымыть, да все не время… мшаютъ…
Дашкова дорогой приготовила планъ, какъ вывдать все у сестры относительно мирнаго договора.
Воронцова была на столько глупа, что съ ней было не мудрено хитрить, но, однако, все-таки, въ данномъ случа, и она понимала важное значеніе того, что могла знать лично отъ государя.
Покуда княгиня собиралась съ мыслями, какъ начать бесду и съ своего высокаго кресла безсознательно разглядывала неказистую фигуру сестры на полу, Воронцова кончила цлую картонку съ пастилой, бросила ее въ огонь и, взявъ подолъ сорочки въ руку, вытерла себ засахаренныя губы.
— Ну, а вы съ ней что? заговорила она лниво, подразумвая государыню. — Все вмст! Читаете французскія книжки? Своего господина Дерадота что-ль, наизустъ учите?
— Такого нтъ, отчасти презрительно отозвалась княгиня. — Дидеротъ есть на свт, хорошія книжки пишетъ, а Дерадота ужь ты сама выдумала.
— Я, сестрица, не могу себ голову и языкъ ломать всякою пустяковиной да французскія прозвища наизусть учить! добродушно отозвалась Воронцова.- A вотъ государь говорилъ, что этотъ вашъ…. Дедаротъ сынъ слесаря….
— Правда…. Его отецъ,
— И въ острог онъ сидлъ за эти книжки, которыя вы все читаете….
— Да…. Но ты скажи государю отъ меня, что его Лютеръ тоже въ острог сидлъ, то-есть, былъ въ заключеніи!… усмхнулась Дашкова и прибавила: впрочемъ, что объ этомъ толковать. Это не по твоей части….
Княгиня просидла у сестры около двухъ часовъ, стараясь быть какъ можно ласкове и, Кром того, общала ей вечеромъ прислать полпуда венеціанскаго тста, въ род пастилы.
И ея дло увнчалось полнымъ успхомъ. Дашкова, уззая отъ глупой сестры, которая была, по выраженію государыни, «discr`ete comme un coup de canon», увозила самыя подробныя свднія обо всемъ мирномъ договор съ Фридрихомъ II.
Она узнала, что договоръ подписывается на другой день окончательно, узнала даже цифру того войска, которое оба государя обязуются доставить другъ другу, въ случа войны съ кмъ либо изъ враговъ; кром того, узнала она и цифру суммы денегъ, которую государь общался препроводить другу Фридриху, въ случа нужды его въ деньгахъ. Сумма эта была огромная и заключала въ себ все то, что могло найтись въ эту минуту во всемъ россійскомъ казначейств.
дучи домой, Дашкова была въ дух и думала, весело усмхаясь:
«И не дорого! За государственную тайну — двадцать фунтовъ пастилы. Le h'eros de la Bible а vendu ses droits d'a^inesse pour un plat de lentilles!… Понятно, когда онъ бдный умиралъ съ голоду! A вдь эта, навшись пастилы, за пастилу и продала…»
XXVIII
Едва только княгиня ухала отъ сестры, какъ къ Воронцовой явился ея первый пріятель, а равно и любимецъ государя; Гудовичъ.
Онъ носилъ званіе генералъ-адьютанта, но въ сущности адьютантомъ не былъ. Какъ истый хохолъ, Гудовичъ былъ лнивъ до невроятности и любилъ только пость, поспать и выпить. Ни на какое дло онъ не билъ способенъ. Лность его доходила до того, что онъ почти никогда не ходилъ пшкомъ и не могъ простоять боле получаса на ногахъ. Когда онъ сидлъ, то всегда садился полулежа; даже у государя, когда не было постороннихъ свидтелей, Гудовичъ имлъ право быть въ его присутствіи въ этомъ полулежачемъ положеніи на какомъ нибудь диван.
Другимъ адьютантамъ своимъ государь, конечно, этого не позволялъ, но Гудовичъ былъ его любимецъ, и за что любилъ онъ его — трудно было бы сказать, такъ какъ Гудовичъ терпть не могъ военщину, смотры, экзерциціи и все подобное. Но за то Гудовичъ былъ постояннымъ кавалеромъ Воронцовой и, въ сущности, скоре ея адьютантомъ. Онъ сопутствовалъ ей въ ея поздкахъ, во всякое время дня и ночи зазжалъ за ней, увозилъ и доставлялъ обратно въ домъ отца ея. Кром того, обладая талантомъ смшно разсказывать разный вздоръ, онъ ежедневно передавалъ ей вс городскія сплетни. Для Елизаветы Романовны онъ былъ незамнимый и неоцненный человкъ, такъ какъ въ нему обращалась она откровенно за совтомъ и за разъясненіемъ всего того, чего не понимала. A таковаго было много на свт!