Петербургское действо
Шрифт:
И въ помертвлыя руки Лейбы сунули что-то небольшое, четвероугольное. Онъ шелохнулся, судорожно стиснулъ пальцами этотъ предметъ и, едва не пошатываясь, вышелъ въ переднюю, вышелъ на улицу, сдлалъ нсколько шаговъ и какъ-то странно ахнулъ, точно проснулся. Онъ провелъ рукой по глазамъ, вдругъ оглянулся на домъ и, наконецъ, будто придя въ себя окончательно, бросился съ мста бжать во весь духъ. Черезъ нсколько шаговъ какой-то прохожій остановился и такъ удивленно поглядлъ на Лейбу, что заставилъ его опомниться. Онъ вспомнилъ, что онъ въ мундир преображенца, стало бытъ, офицеръ,
Черезъ четверть часа Лейба былъ въ квартир князя, а раскрытый футляръ искрился и сіялъ на стол Тюфякина. Лейба, снявъ мундиръ, остался въ камзол и стоялъ молча и неподвижно. Лицо его было серьезно, почти угрюмо. Князь Глбъ тоже какъ-то смущенно сидлъ у стола.
— Ну, что жъ, выговорилъ онъ, наконецъ. — Все слава Богу. А, снявши голову, по волосамъ не плачутъ. Ступай за деньгами.
Уже около полуночи, Лейба появился снова въ квартир князя, отсчиталъ ему дв тысячи червонцевъ, принесенныхъ въ мшечк, взялъ брилліантовый букетъ и, обернувъ въ бумагу, положилъ въ боковой карманъ.
— A футляръ-то бросьте въ Неву или сожгите въ печи, вымолвилъ онъ глухо, — да прикажите хорошенько размшать.
— Нтъ ужь самъ, душка Іудушка, возьму кочергу да размшаю. Съ той минуты, что букетъ былъ въ карман Лейбы, а у князя на стол лежала куча однихъ червонцевъ, князь повеселлъ сразу.
«Они немченные, ихъ не Позье длалъ», думалъ онъ, и князь радостно смялся сердцемъ.
— Ну, прощай, князь, выговорилъ Лейба, — не поминай лихомъ. Если доберусь я счастливо до Кенигсберга, то, пожалуй, теб и спасибо скажу. Ты все-таки честно разсчитался со мной и даже далъ возможность мн нажить тысячу червонцевъ. Эта старая собака такъ работаетъ, что я его букетъ вдвое дороже продамъ везд, и въ Берлин, и въ Вн, и въ Париж.
— Вишь, какъ распутешествовался! засмялся князь.
— Да. Намъ, честнымъ евреямъ, везд дорога. Только въ Россію ужь не вернусь никогда. Ну, прощай, князь!
— Прощай, прощай, Іуда. Жаль мн тебя. Выйдутъ эти червонцы, не буду знать, гд другіе достать, весело заговорилъ князь.
Лейба вышелъ въ прихожую, надлъ шапку, досталъ свою шику въ углу, постоялъ мгновеніе и, наконецъ, полушутя, полуугрюмо сталъ взмахивать и водить палкой, будто гладить ею по полу, причемъ нсколько нагибался къ полу.
Князь тотчасъ узналъ жестъ палача, скущаго преступника плетьми.
— Ну, ну, авось, обойдется, разсмялся князь. — Разв гд посл за другое что….
— Ну, а словятъ меня на границ, то выдамъ. Вотъ мое послднее слово, проговорилъ Лейба и вышелъ да улицу.
Тюфякинъ вернулся въ свою горницу и спряталъ деньги въ коммодъ, отдливъ одну кучку въ особый уголъ.
— Жаль мн васъ, говорилъ онъ, глядя на отдленную кучку, — только-что получилъ и вези къ этимъ головорзамъ Орловымъ. Нужно было тогда въ карты играть! Ну, да чортъ съ ними, даровому коню въ зубы не смотрятъ. A дло будетъ шито да крыто. Не таковъ мой Іуда, чтобы попасться на дорог или гд на границ государства. Онъ въ игольныя уши пролзетъ, не только черезъ саженную заставу россійскую.
Князь тотчасъ же пошелъ въ кухню, притащилъ самъ нсколько полнъ и, бросивъ
«Красивая штука, даже жечь жалко!» невольно подумалось ему.
Кое-какъ нашвырявъ дрова, онъ досталъ лучину и зажегъ печку.
Дрова начали было горть, но черезъ минуту снова потухли, такъ какъ князь зря, кучкой, навалилъ ихъ въ печь.
— Ишь, не хотятъ горть, поганыя! воскликнулъ онъ вслухъ и даже какъ-то особенно весело.
Чувство радости, что у него въ коммод лежитъ цлая куча червонцевъ, конечно, не покидало его ни на минуту. Князь былъ изъ тхъ людей, которые тогда и счастливы и довольны, когда у нихъ деньги.
Онъ снова разжегъ лучину и дрова, наконецъ, занялись большимъ пламенемъ. Онъ захлопнулъ дверцу печки и, чувствуя себя усталымъ отъ цлаго дня, проведеннаго въ волненіи, пошелъ къ себ въ спальню полежать.
Князь предполагалъ, не смотря на позднее время, все-таки отправиться прямо въ Нишлотъ или «Нмцевъ Карачунъ», гд онъ надялся найти еще Гудовича или офицеровъ своего полка и гд, слдовательно, можно было весело провести всю ночь и, кром того, отвлечь подозрнія Гудовича. Но, вроятно, князь черезчуръ проволновался и усталъ, потому что едва прилегъ, какъ заснулъ крпкимъ сномъ.
За-полночь явился въ его квартиру лнивый, вчно лохматый и замаслянный съ голову до пять, его Егоръ и прислушался къ храпу барина. Онъ двинулся въ кухню, но по дорог, въ темнот, споткнулся среди корридора на полно, выроненное княземъ, и удивился.
— Вишь ты, вздумалъ печку топить въ этакую теплынь! Да еще самъ! Теплота такая на двор, а онъ замерзъ!
Освидтельствовавъ въ кухн дрова, Егоръ не досчитался цлой охабки. Онъ, конечно, тотчасъ же зажегъ огарокъ и тихонько отправился поглядть, какую печку и какъ затопилъ баринъ. Перепробовавъ дв или три печи руками, онъ, наконецъ, убдился, что вс холодныя.
«Что за притча! не сожралъ же онъ дрова!» подумалъ Егоръ и началъ лазить, открывая заслонки. Оглядвъ дв пустыя, въ третьей онъ нашелъ дрова, опаленныя пламенемъ.
Егоръ слъ около печки, держа огарокъ въ рукахъ, и замоталъ презрительно головой.
— Вотъ не за свое дло-то браться! Нешто они будутъ горть этакъ? Нашвырялъ зря да подпалилъ и думаетъ — все тутъ. A сдлай я это…. Ругать! Э-эхъ, вы!…
И праздному лакею пришелъ на умъ вопросъ:
«Что длать: растопить или повытаскать дрова обратно? Вдь теплынь на двор…. Лучше повытаскать да сбытъ сосдк за стаканъ водки….»
Черезъ нсколько секундъ тихонько, чтобы баринъ не проснулся, Егоръ повытаскалъ вс дрова на полъ. Онъ далеко засовывалъ руку и вынималъ осторожно полно за полномъ. Но вдругъ онъ громко ахнулъ и отдернулъ руку, точно будто его укусило что въ печи.
«Что за лшій?» подумалъ онъ.
Подъ руку, вмсто полна, попало что-то легонькое и вдобавокъ мохнатое. Онъ сунулъ огарокъ въ печку и опять немножко ахнулъ: что-то красное лежало среди старой золы и черныхъ углей.
Черезъ мгновеніе, однако, страхъ прошелъ, а красивый малиновый футляръ былъ у него въ рукахъ и лакей, не зная еще что длать, бжалъ съ нимъ въ кухню.