Петербургское действо
Шрифт:
Шепелевъ слушалъ, ничего не понимая, изумлялся и невольно любовался ею теперь снова, когда плечи ея, окаймленныя однимъ чернымъ корсажемъ, лишенныя облаковъ газа и сверкавшихъ звздъ, казалось, засіяли вдругъ еще боле собственнымъ снжнымъ свтомъ. Лицо, закрытое черной маской, еще боле оттняло близну горла и груди.
Но вдругъ онъ вскрикнулъ и двинулся…. въ полной тьм! Она погасила послднія дв свчки.
— Что вы длаете! воскликнулъ онъ, и невольная дрожь пробжала по тлу…. «Не можетъ быть! Не можетъ быть!» мысленно кричалъ онъ самъ себ, будто
Но она молчала. Онъ чутко прислушивался. Она шевелилась, быстро двигалась…. Но сильное прерывистое дыханіе ея даже заглушало шелестъ платья и движеній….
Чрезъ мгновеніе шорохъ и это тревожное дыханіе послышались ближе къ нему и вдругъ дв руки нашли его въ темнот. Он дрожали на лиц и голов его.
— Я не понимаю…. Это капризъ, но и дерзость…. глухо проговорилъ онъ.
Но обнаженныя руки крпко, судорожно обвили его шею. Горячія губы коснулись во тьм его лица, отыскали его губы и съ порывомъ жажды прильнули къ нимъ съ поцлуемъ. И вся она затрепетала вдругъ.
— Я люблю другую…. Люблю безумно… Поймите…. забормоталъ юноша.
— A я люблю тебя, тебя…. горячо и страстно отозвалась она вдругъ по-русски. но продолжая картавить. — И клянусь, въ первый разъ въ жизни люблю! Клянусь Святой Маріей, что я….
— Что?!! вскрикнулъ Шепелевъ, какъ оглушенный молніей, которая бы вдругъ, среди полной тьмы, освтила ему на мигъ все окружающее. Эти два слова? — Ея два слова. Какъ помнитъ и любитъ онъ ихъ, хотя слышалъ давно и только одинъ разъ.
— Боже мой! Неужели?… Ахъ, если бъ я зналъ, что это вы, что это ты! Скажи мн, что это ты? задрожавшимъ отъ восторга голосомъ шепнулъ онъ.
— Я. Ей-Богу. Я…. Я….
— Графиня?.
— Нтъ, не графиня…. для тебя. A ты любишь графиню? Какую? страстно смялась она ему въ лицо, продолжая покрывать его нескончаемыми поцлуями.
— Бога-ради, скажи мн…. Или пусти. Я безумно люблю тебя, если ты Маргарита! восторженно вскрикнулъ онъ. — Но если я ошибаюсь, то я не могу…. не хочу, ни за что! Пусти.
— Графиня Скабронская? Такъ вотъ кого ты любишь. Глупый! Разв ты не видалъ ее сегодня кармелиткой. Она мой старый другъ.
— Да, да…. Но право…. Твой голосъ теперь другой. И теперь это почти ея голосъ. Да! Я съ ума сойду. Говори! Или…. пусти меня. Ты Маргарита?! Говори!…
— Нтъ! Нтъ!…
Шепелевъ съ отчаяніемъ освободился отъ ея объятій и, сдлавъ нсколько шаговъ по паркету, наступилъ на что-то мягкое, а затмъ что-то хрустнуло подъ его каблукомъ.
— Святая Марія! Безумный! Ты топчешь…. Передавишь вс звзды моей Медвдицы!!…
Шепелевъ вскрикнулъ, бросился на голосъ и безумно обнялъ ее. Это былъ уже громкій, неподдльный и дорогой ему голосъ.
— О! Маргарита!… почти простоналъ юноша, какъ бы отъ страшнаго страданія и боли. . . . . . . . .
Балъ все разгорался, оживлялся…. Молодежь танцовала до упаду по просьб любезнаго хозяина.
Передъ полуночью явились на балъ еще
Братья были въ кандалахъ и прикованы сверхъ того одинъ въ другому. Золотые большіе браслеты у каждаго на рук соединялись висвшею между ними цпью. Поэтому они ходили вмст и не танцовали, извиняясь невозможностью разлучиться.
Причина, побудившая братьевъ явиться неграми и вымазать лица, былъ большой черный пластырь на виск и ух Алекся, который онъ носилъ съ самаго сраженія въ «Нишлот» и который онъ покинуть не могъ. А, между тмъ, по приказу государыни надо было явиться въ маскарад Гольца. Бром государыни и княгини Дашковой тутъ явились вс.
Благодаря костюмамъ, все вниманіе было теперь обращено на братьевъ, государь тоже замтилъ ихъ и, близко пройдя мимо, указалъ на нихъ Жоржу и прибавилъ громко, но шутливо:
— Хорошая выдумка! Подходящая!… Можетъ быть даже предсказаніе.
Принцъ ничего не отвтилъ на шутку. Онъ былъ не въ дух, потому что любимецъ его, Фленсбургъ, былъ разстроенъ чмъ-то и даже блденъ и не хотлъ ему объяснить ничего о причин своей тревоги.
Дйствительно, Фленсбургъ былъ на себя не похожъ. Онъ куда-то исчезалъ и теперь, вернувшись, стоялъ въ пріемной на мст пропавшаго дежурнаго. Онъ будто ждалъ его. Около полуночи къ нему подошелъ его другъ Будбергъ и обратился бъ нему съ тмъ же вопросомъ, что и принцъ Жоржъ.
— Что съ тобой, Генрихъ? сказалъ онъ по-нмецки.
— Со мной? Со мной смерть! Смерть въ душ! глухо выговорилъ Фленсбургъ.
— Все она…. Кармелитка! Вотъ ужь можно сказать: le diable qui se fait ermite!… Брось ее, милый другъ. Она авантюристка съ головы до пятъ.
— Полно шутить! Ты видишь, что со мной! Скажи лучше, — ты уроженецъ Петербурга и долженъ знать, покуда я былъ въ ссылк, при покойной цариц бывали здсь поединки? Или это дикое и развратное общество не знаетъ, даже не слыхивало никогда, что такое дло чести и вызовъ на поединокъ….
— Насколько помнится, бывало, но между нашими, т. е. иноземцами вообще….
— Стало быть, эти зври знаютъ, что такое поединокъ?.. Ну, тогда будь готовъ, милый другъ, послужить мн секундантомъ.
— Что за вздоръ! Какъ не стыдно! Съ кмъ наконецъ?!..
— Съ дрянью, которая не стоитъ того, чтобы я его убивалъ! A убью!!. A государь наврное проститъ. Онъ понимаетъ и любитъ такія выходки. Пойдемъ отсюда. Я теб все разскажу, и авось легче на душ будетъ!..
Между тмъ, хозяинъ дома, веселый и довольный, все подзадоривалъ молодежь и посылалъ танцовать. Балъ удался на славу. Даже старики и елизаветинцы развеселились, глядя на пляшущую молодежь.