Петербургское действо
Шрифт:
Вернувшись въ залу, Шепелевъ замтилъ опуствшія комнаты. Гостей оставалось не боле полсотни человкъ, и то все больше иностранцы. Русскіе вельможи и сановники вс сразу разъхались, будто ихъ разогнала гроза.
На устахъ у всхъ теперь было имя Теплова.
Гольцъ тихо говорилъ по-нмецки въ углу съ датскимъ посланникомъ Гакстгаузеномъ, и Шепелевъ, стоявшій недалеко отъ нихъ, разслушалъ фразу:
— A главное, онъ наперсникъ и другъ обоихъ графовъ. Да, русской партіи конецъ. Ихъ всхъ теперь развезутъ по захолустьямъ ихъ пространнаго
Графъ Скабронскій разговаривалъ съ Фленсбургомъ и адьютантъ изрдка взглядывалъ на Шепелева. Казалось, онъ одинъ прочелъ что-то на лиц юноши и, разъ взглянувъ на него, теперь постоянно снова переводилъ глаза на его блдное лицо… и снова читалъ!..
Шепелевъ невольно отвернулся и подумалъ:
„Проклятый нмецъ! Ненавидитъ меня… И за что? За то, что я когда-то ночью неохотно за слесаремъ сбгалъ!“
Черезъ нсколько минутъ Шепелевъ, стоявшій у окна, опустя голову, вдругъ встрепенулся, будто нчто случилось около него.
Сердце подсказало врно…
Она шла по гостинной и появилась къ комнат. Маргарита, въ томъ же своемъ длинномъ, простомъ бломъ костюм, но безъ маски на лиц, была еще красиве обыкновеннаго.
Шепелевъ пристально и пытливо глядлъ въ ея лицо.
Она увидла Скабронскаго и подошла къ нему.
— А, ддушка! Къ шапочному разбору! Что такъ поздно? сказала Маргарита. — Пропустили, не видали, какая тутъ была красавица, всхъ обворожила.
— „Ночь“-то? Слышалъ, слышалъ… A ты вотъ слышала ли, что тутъ сейчасъ было?
— Тепловъ арестованъ! выговорилъ Фленсбургъ.
— Ну, такъ что жъ? равнодушно отозвалась Маргарита. И вс трое зашептались…
И Фленсбургь сталъ что-то шопотомъ разсказывать ей, но, послушавъ безъ вниманія минуту, Маргарита отошла отъ нихъ къ Гольцу и, мимоходомъ взглянувъ на Шепелева, сдлала движеніе, будто изумилась.
Она простилась съ хозяиномъ и тотчасъ подошла къ юнош.
— Будьте столь любезны, посадите меня въ карету.
Шепелевъ радостно двинулся.
— Позвольте, графиня. Эту честь я никому не уступлю, выговорилъ Фленсбургь.
— Да я тебя довезу въ своей, внучка, сказалъ, усмхаясь, Скабронскій.
— Ни васъ, ни васъ тревожить не хочу! шутливо, но ршительно произнесла Маргарита обоимъ по очереди.
— Это пустяки… вымолвилъ угрюмо Фленсбургъ, подавая ей руку. — Теперь мой чередъ! прибавилъ онъ, улыбаясь дерзко и какъ-то двусмысленно.
— Нтъ. Это очень, очень серьезно! A очереди я не признаю, отвчала Маргарита холодно и, обернувшись къ Шепелеву, она прибавила:
— Господинъ офицеръ, вашу руку.
— По крайней мр, не повышайте его въ чин… Еще! Довольно съ него и нелпо полученнаго сержанта! вспыхнувъ, сказалъ Фленсбургъ.
— Извините, г. Фленсбургъ. Вы ошибаетесь, выговорилъ Шепелевъ злобно. — Государь сегодня на бал поздравилъ меня офицеромъ.
Фленсбургъ отчаянно вытаращилъ глаза…
Маргарита взяла Шепелева подъ руку и нсколько театрально и насмшливо, глядя на дда и адьютанта, присла
— Отчего вы такъ страшно блдны? тихо заговорила она, спускаясь быстро по ступенямъ и невольно прижимаясь въ нему. — Я даже испугалась. Мн стало жаль васъ. Оттого я васъ и позвала.
— Ахъ, графиня… Что жъ тутъ спрашивать! Вдь вы сами все знаете!.. съ отчаяніемъ воскликнулъ онъ. — Вдь это были вы?.. Вы!
Маргарита не отвчала и, спустившись въ швейцарскую, бросила его руку и стала надвать салопъ.
Лакеи выбжали на улицу… и кричали ея карету. Маргарита тоже вышла на подъздъ.
— Скажите мн, умоляю васъ. Умоляю!.. преслдовалъ ее Шепелевъ. — Иначе меня завтра къ вечеру уже не будетъ на свт!..
Но Маргарита молчала, только глядла ему въ глаза и улыбалась. И лицо ея, обращенное къ нему и освщенное теперь ясной зарей, вдругъ будто само отвтило ему… Теперь только замтилъ онъ странное, новое, досел имъ не виданное у нея выраженіе, которое, казалось, легло рзкою печатью на вс черты ея чудно красиваго лица, — выраженіе восторженнаго утомленія…
— Только то и дорого, и хорошо, что „почти невозможно“, съ разстановкой и вразумительно выговорила она и быстро прыгнула въ поданную карету… Покуда лакеи становились на запятки, она высунулась въ окно къ юнош и вскрикнула, смясь звонкимъ и счастливымъ смхомъ:
— A по небеснымъ свтиламъ ходить — грхъ!!.
XXXVIII
Въ дом гетмана Разумовскаго никто не ложился въ эту ночь. Все было на ногахъ и вс лица были смущены и встревожены.
Въ десять часовъ утра не спавшій гетманъ похалъ къ принцу, а отъ него черезъ часъ былъ уже въ канцеляріи, гд Гудовичъ и Нарышкинъ разбирали дла, перешедшія къ нимъ изъ уничтоженной тайной канцеляріи. «Слово и дло» не существовало и не повторялось уже три мсяца. Теперь донощикъ говорилъ: «имю за собой важность» и его вели къ лнивому Гудовичу и остряку Нарышкину.
Французъ, каменьщикъ Валуа, былъ уже допрошенъ и поставленъ, по просьб пріхавшаго гетмана, на очную ставку съ Тепловымъ.
И ничто не подтвердилось. Все оказалось выдумкой и клеветой. Подтвердилось только многими свидтелями, что Тепловъ за три дни передъ тмъ зло шибко побилъ Валуа за ухаживаніе и приставаніе къ его, Теплова, возлюбленной, живущей на Васильевскомъ остров.
— Ну, извините, Григорій Николаевичъ! сказалъ, смясь, Гудовичъ. — Натерплись страху, небось. Что длать! Ну, а ты, прохвостъ, теперь улетишь далеко. Я изъ-за тебя ночь не спалъ!
— Если бъ вы мн вчера сказали имя донощика, глухо и озлобленно выговорилъ Тепловъ, — то я бы самъ догадался, въ чемъ дло…
Около полудня Тепловъ былъ освобожденъ по приказу государя и похалъ домой. Лицо его было черне ночи.
Черезъ часъ явился къ нему Перфильевъ и передалъ отъ государя записку, собственноручно написанную. Въ ней было;