Петербургское действо
Шрифт:
— Григорій Николаевичъ, неужели вы, которому молва приписываетъ такое вліяніе на Разумовскихъ, — не можете поручиться сейчасъ же, что графъ Алексй Григорьевичъ и графъ гетманъ тоже присоединятся къ нашему длу?
— Нтъ, Петръ Богдановичъ, объ этомъ и думать нечего. Да ихъ государственное положеніе и не дозволяетъ того. Случись что, они противъ насъ не пойдутъ, но чтобы теперь имъ пристать къ компаніи молодцовъ-офицеровъ, — это невозможно. Подумайте, мн сорокъ пять лтъ, а вдь я самый старшій у васъ. Между вами, поди, ни одного сорокалтняго не найдется, а
И Тепловъ, собираясь узжать, взялся за шапку.
— Помните одно… Осторожне! заговорилъ онъ снова. — Намъ нужна гвардія — это ваше дло! Намъ нужны сенаторы, хотя бы только десятка два, но самыхъ дльныхъ — и это мое дло…. Намъ нужно духовенство, синодъ…. Ну, объ этомъ уже врно постарался Сченовъ и еще постарается самъ Петръ едоровичъ!… Простите покуда…. Заходи, тезка, завтра въ вечеру на пару словъ, обратился Тепловъ съ Григорію Орлову. — На парочку, братецъ, самыхъ важныхъ словъ которыхъ всмъ вамъ незачмъ и знать!!.,
— Ладно. Буду! отвчалъ Григорій, весело улыбаясь.
— Только эту парочку словъ не я скажу теб! Я съ тебя потребую признанія, сказалъ Тепловъ. — Не ради бабьяго любопытства, а ради дла. Коли ты подтвердишь мою о теб догадку, то дло пойдетъ у насъ совсмъ какъ по маслу.
Въ эту минуту въ передней раздался ударъ хлопнутой двери, быстрые шаги и затмъ об половинки дверей въ гостиную тоже распахнулись съ громомъ, такъ что ключъ, выскочивъ изъ замка, зазвенлъ по полу.
На порог появился Алексй Орловъ, съ оживленнымъ лицомъ, и, слегка задохнувшись, крикнулъ:
— Скоре…. Идите! Вс!
Офицеры повскакали съ мстъ и бросились къ нему.
— Что такое? Что? былъ общій вопросъ.
— Скоре, говорятъ, идите. Такое…. Такое увидите, чего отъ роду не видали.
— Да что?
— Слышите барабанъ…. Рота измайловцевъ! Съ караула идетъ. A кто впереди? А?! За простого капрала шагаетъ. Это?!
— Ну! Ну!
— Графъ гетманъ! Самъ вашъ Кирилла Григорьевичъ! обратился Алексй въ изумленному Теплову.
Вс офицеры бросились въ разсыпную по горниц хватать свои шляпы, кивера и шпаги.
— Да вретъ онъ все… Чего вы его слушаете! крикнулъ Пассекъ. — Балуется!
— Ей Богу же! Ей Богу.
— Полно блажить, Алеша! Тутъ теб поручили важное дло, а ты…
— Стану я теб, чучело, даромъ божиться да гршить! крикнулъ Алексй ршительно.
— Да не можетъ статься. Гетманъ при мн въ маскарад былъ обласканъ государемъ, сказалъ Тепловъ, — а это же вдь хуже плюхи…
— Идите, говорятъ вамъ! Жалть посл будете! крикнулъ Алексй и побжалъ внизъ.
Офицеры бросились за нимъ. Тепловъ послдовалъ тоже.
Между тмъ, барабанный бой приближался и на глаза высыпавшей на улицу молодежи изъ-за угла Адмиралтейскаго проспекта показалась рота Измайловскаго
Густыя брови его слегка сдвинулись; глаза были опущены въ землю и лицо немного блдно.
Онъ, очевидно, замчалъ останавливающійся по бокамъ народъ, столпившуюся кучку офицеровъ, изумленно и молчаливо взиравшихъ на него, но медленно и гордо шагая передъ ротой среди улицы — поровнялся и прошелъ, не поднявъ глазъ, опущенныхъ въ землю. На лицахъ солдатъ, равномрно шагавшихъ за гетманомъ, было замтно что-то особенное, необыденное. Они будто не знали какъ имъ смотрть на прохожихъ, переглядываться и смяться чудной оказіи или смотрть тоже изъ подлобья, какъ гетманъ.
Рота завернула и скрылась за угломъ Большой Морской, за ней въ нсколькихъ шагахъ слдовала большая красивая берлина, голубая съ позолотой, съ золотимъ гербомъ графовъ Разумовскихъ на темно-синемъ бархатномъ чехл козелъ. Длинный цугъ красивыхъ и выхоленныхъ коней, по два въ рядъ, выступалъ лихо, горячась и играя нетерпливо.
Глаза и лицо старика-кучера, когда-то подареннаго гетману покойной императрицей, говорили толп съ козелъ то, чего не могли сказать опущенные глаза его барина. Пустая берлина, качаась тихо на ремняхъ, шагомъ, будто на похоронахъ, тихо завернула за уголъ.
Между тмъ, прохожіе по всему пути останавливались и, обернувшись, глазли, разиня рты. Питерцы любили гетмана и теперь имя Кириллы Григорьевича было на всхъ устахъ, и всякій обращался къ сосду или вслухъ самъ къ себ съ вопросомъ:
— Что за притча?.. Гетманъ роту ведетъ?
— Что жъ это такое! вымолвилъ, наконецъ, и Григорій Орловъ въ кучк офицеровъ.
Въ эту минуту показался на площади верхомъ Перфильевъ и крупной рысью халъ въ Морскую.
— Стой! Стой! Степанъ Васильевичъ! закричала вся кучка офицеровъ, бросаясь къ нему на встрчу.
Онъ круто остановилъ лошадь. Офицеры, а за ними и народъ, окружили его.
— Что такое? Объясни, братецъ виднное сейчасъ позорище, сказалъ Григорій Орловъ. — Гетманъ провелъ роту измайловцовъ, и самъ пшкомъ!
— Государь приказалъ… Завтра будетъ указъ всмъ высшимъ чинамъ гвардіи, даже фельдмаршаламъ, быть въ строю и бывать на всхъ экзерциціяхъ и во всхъ караулахъ. Всмъ отъ послдняго сержанта до генерала.
— Что-о?! воскликнули вс въ разъ.
— Да. ду вотъ къ Никит Юрьевичу съ указомъ, лично привести сейчасъ на плацъ преображенцевъ.
— Стараго филина, подломъ. A гетмана жаль, сказалъ Ласунскій.
— Трубецкаго? Разумется, не жаль!
— Да онъ съ тхъ поръ, что генералъ-прокуроромъ, шпаги въ руки не бралъ! воскликнулъ кто-то.
— Вспомнитъ небось, какъ подъ ружье поставятъ! воскликнулъ, смясь, Перфильевъ.
— Вотъ теб бабушка и Юрьевъ день! захохоталъ Алексй Орловъ. Фельдмаршаловъ да генералъ-прокуроровъ будутъ скоро навсти ставить!
— Разумется, коли укажутъ! сказалъ сухо Перфильевъ, отъзжая отъ молодежи.