Петербургское действо
Шрифт:
Здсь жизнь пошла совершенно иная. Здсь, во-первыхъ, стоялъ любимый его голштинскій полкъ, составъ котораго былъ самый странный. Весь полкъ, за исключеніемъ десятка человкъ, состоялъ изъ нмцевъ всякаго наименованія: и бранденбуржцевъ, и баварцевъ, и швейцарцевъ, и силезцевъ. Были и другіе иноземцы: полуславяне, полувенгерцы; были личности совершенно неизвстнаго происхожденія. Въ добавокъ все это былъ оборышъ Европы. Это были люди военные не по призванію, а личности, не годныя ни на какое дло, какъ только носить мундиръ и справлять службу въ мирное время, крпко вруя и надясь, что сражаться никогда но придется.
Пополнять арміи наемниками и сбродомъ со всякихъ странъ было еще въ ходу во всхъ странахъ. Фридрихъ прусскій еще боле ввелъ это въ моду. Нуждаясь въ солдатахъ и
Недостатокъ въ рекрутахъ былъ настолько великъ въ Пруссіи, погибавшей отъ ударовъ, семь лтъ наносимыхъ ей союзниками, Россіей и Австріей, что король завелъ особый способъ вербовки: всякаго, всячески, различныя власти заманивали, а то и насильно длали солдатомъ. Вс европейскія державы постоянно жаловались королю Фридриху, что различные подданные, попавшіе въ Пруссію, завербовывались насильственно подъ его знамена. Всякій молодой человкъ, иноземецъ, попавшій за какой либо проступокъ въ руки полиціи, лаской и угрозами длался солдатомъ, а разъ надвъ мундиръ, не могъ уже бжать, рискуя быть разстрляннымъ. Подобныхъ примровъ вербовки и разстрливанія было много.
Петръ едоровичъ, любившій военщину боле всего, зналъ отлично и порядки фридриховскіе, и мечталъ завести точно такую же армію и у себя.
Въ Россіи общее мнніе, сильно укоренившееся, было то, что «вольность дворянская», данная государемъ тотчасъ по вступленіи на престолъ, была не льгота, а былъ очень тонкій способъ очистить ряды отъ русскаго элемента и замнить его иноземнымъ. И въ этомъ была своя доля правды. Государь мечталъ завести иностранное войско, на манеръ фридриховскаго и, опираясь на этотъ сбродъ всякаго рода авантюристовъ, иноземцевъ, большею частью сомнительной репутаціи и дурного поведенія, замнить имъ гвардію, главную дятельницу во всхъ переворотахъ.
Голштинское войско, помщавшееся въ Ораніенбаум, было сколокъ съ арміи Фридриха. На улицахъ городка продолжались постоянно безпросыпное пьянство, буйство и драки, и слышалась постоянно, если не исключительно нмецкая, то всякая иноземная рчь. Сченовъ, побывавшій разъ въ Ораніенбаум, говорилъ, что дворецъ и мстечко напомнили ему сказаніе библейское о столпотвореніи вавилонскомъ, гд раздавались вс языки земные.
Съ первыхъ же дней перезда въ свою любимую резиденцію, государь ежедневно занимался смотрами, экзерциціями и обученіемъ войска. Но главной его задачей были приготовленія, всевозможныя и дятельныя, въ войн съ Даніей, уже ршенной окончательно. Подарокъ графа Разумовскаго облегчилъ, конечно, во многомъ эту задачу.
Утро государя проходило въ занятіяхъ по поводу войны, въ совщаніяхъ съ Минихомъ и гетманомъ Разумовскикъ, которыхъ онъ хотлъ сдлать начальниками частей будущей дйствующей арміи, оставляя главное командованіе за собою. Помимо этого, по совту Жоржа, государь занимался сортировкой лицъ, которыхъ слдовало взять съ собою или оставить въ Петербург. Вс, кто казались подозрительными новому правительству, хотя бы и не военные, и какихъ бы лтъ и чина ни были, долженствовали послдовать за государемъ въ дйствующую армію, въ качеств волонтеровъ.
Баронъ Гольцъ, понявши, что отговорить государя отъ непріятнаго для его короля и, вмст съ тмъ, пагубнаго для самого государя предпріятія нтъ никакой возможности, старался теперь всячески какъ-нибудь оттянуть время и ослабить будущія дурныя послдствія войны. Гольцъ бывалъ въ Ораніенбаум постоянно и зналъ все, что длается, зналъ вс приготовленія и тонко, искусно мшалъ предпріятію государя.
Но одинъ Гольцъ не могъ бы ничего сдлать, если бы у него не было врнаго союзника. Этотъ союзникъ теперь при маленькомъ двор Ораніенбаума ежедневно пріобрталъ все большее и большее значеніе. Этотъ союзникъ была страшная сила, тотъ архимедовъ рычагъ, которымъ можно земной шаръ свернуть. Крайне умная, замчательно красивая, энергическая и изящная женщина всегда сдлаетъ, всегда совершитъ, что захочетъ. И не разъ въ исторіи подобныя личности совершали великія
Не прошло и двухъ недль со времени перезда государя въ Ораніенбаумъ, какъ Маргарита въ качеств придворной дамы уже перехала туда на житье. И скоро, все, что окружало государя, — и тотъ же Минихъ, и тотъ же Корфъ, и, наконецъ, самъ принцъ Жоржъ, — все было у ногъ красавицы, одушевлявшей ежедневныя вечеринки во дворц. И вс они были даже искренны!
Эта иноземка, русская только по фамиліи, но, однако, славянка, была на столько очаровательна, на столько увлекательна въ малйшихъ пустякахъ, въ простой бесд, въ простыхъ играхъ и шуткахъ, что нельзя было устоять противъ нея. Въ добавокъ Маргарита чувствовала теперь, что она совершенно въ своей сфер и будто родилась для того, чтобы вести придворцовую интригу, изящно обманывая всхъ придворныхъ, и старыхъ, и молодыхъ. Многіе изъ посщавшихъ Ораніенбаумъ бывали нсколько скандализированы ролью красавицы, но не могли не согласиться, что эта женщина, въ интимномъ кругу, даже опасна для всякаго. Даже два посланника, Мерсій и Бретейль, находили удовольствіе въ бесдахъ съ вчно веселой и остроумной кокеткой.
Маргарита объяснялась свободно на трехъ языкахъ, и это тоже не мало помогало ей. Пребываніе ея, посл замужества, въ Версал, въ придворномъ кружк Людовика XV, хотя и краткое, тоже отчасти теперь помогало ей. Она вспоминала все, что когда-то видла тамъ. Маркиза Помпадуръ не выходила у нея изъ головы, была идеаломъ ея грезъ, всхъ ея помысловъ, всхъ ея стремленій. Но чтобы сдлаться, въ Россіи, тмъ же, чмъ была та женщина во Франціи, сдлаться повелительницей всей страны, мало было одного кокетства. Надо было овладть государемъ вполн, властвовать надъ каждой его слабостью, надъ каждымъ его помысломъ, не длясь ни съ кмъ. Слдовательно, надо было прежде всего избавиться отъ его фаворитовъ и друзей, и Маргарита, уже ненавидвшая Гудовича, стала стараться удалить главнаго фаворита. Посл Гудовича приходилось вступить въ борьбу съ Воронцовой, но и это было не трудно. Глупая, крайне дурная собою, графиня Воронцова, которую Бретейль окрестилъ именемъ «servante de cabaret», не только совершенно стушевывалась около блестящей Маргариты, но даже помимо своей воли служила тмъ, что Бретейль называлъ теперь «repoussoir». Когда Маргарита садилась около краснорожей, толстой, неуклюжей, съ глупымъ взглядомъ женщины, то отъ сравненія казалась. конечно, еще красиве, изящне и очаровательне. Мерсій однажды, видя этихъ двухъ женщинъ рядомъ, даже не выдержалъ и, невольно обратившись къ Миниху, сказалъ ему шепотомъ:
— Посмотрите на этихъ двухъ личностей, на этихъ двухъ графинь. И эта женщина, и та тоже женщина! Но одна приближаетъ васъ въ небу, возвышаетъ вашу душу, ваши помыслы своимъ изящнымъ обликомъ, другая низвергаетъ васъ въ Дантовъ адъ, напоминаетъ его безобразныя исчадія. Впрочемъ нтъ, даже и не это… Въ исчадіяхъ ада есть все-таки какое-то безобразное значеніе, безобразная мощь, а эта фигура скоре сорвалась съ какой-нибудь картинки Теньера. У преддверій кабаковъ Голландіи я видалъ часто такихъ подпившихъ и пляшущихъ матронъ.
Если бы чувство государя зависло отъ лица и ума Воронцовой, то, конечно, побда была бы на сторон Маргариты давно. Но у государя была привычка къ «Романовн.» Кром этой привычки, было еще что-то.
Маргарита всячески и давно старалась разгадать, что могло привязать Петра едоровича къ этой невозможной женщин, и теперь Маргарита начала догадываться. Когда-то Воронцова говорила Гудовичу, что графиня Скабронская скоро надостъ государю и что онъ снова вернется съ ней, потому что она:
— Простота! что онъ ни скажетъ, все сдлаю, а другія умничать начнутъ!