Петербургское действо
Шрифт:
Мене всхъ боялась австралійская птица, т. е. старикъ шведъ, хотя и ему давно объяснили, что онъ въ случа чего можетъ посл концерта улетть изъ Петербурга, если не въ далекія страны, то на родину, а это вовсе не соотвтствовало его намреніямъ и семейнымъ дламъ.
Квартетъ былъ страшно великъ и длился безъ конца при мертвой тишин публики. Но вся эта публика видимо относилась совершенно безучастно къ музык. Приказали пріхать! Ну, и пріхали! A приказать слушать, по счастью, нельзя!..
Боле всхъ дремалъ и поклевывалъ носомъ принцъ Жоржъ. Не мене вздремывалъ гетманъ.
Остальная публика не спускала глазъ не со скрипки государя, не съ музыкантовъ вообще, а съ двухъ женщинъ, сидвшихъ впереди остальныхъ гостей за спиной государя.
Одна, красавица, въ пышномъ изящномъ наряд, сидла такъ близко, что даже положила красивую ручку свободно и безцеремонно на стулъ государя. Это была, конечно, Маргарита, уже озиравшаяся кругомъ въ этомъ дворц, какъ можетъ озираться только хозяйка.
За нею, нсколько отступя, сидла, какъ насдка на вновь выведенныхъ цыплятахъ, графиня Воронцова и, какъ-то, раскапустившись на кресл, недвижно сложила безобразныя толстыя руки на живот. Она точно такъ же, какъ и Корфъ, глядла не сморгнувъ на играющихъ; но при этомъ она не глядла на кого-либо изъ нихъ. Маленькіе срые глазки ея уперлись въ самый центръ, т. е. въ пустое пространство между четырехъ пюпитровъ. Ей казалось, должно быть, что это самый настоящій пунктъ и есть. Оттуда, видно, вылзаетъ музыка. Гудитъ надъ ея ушами безо всякаго смысла, безъ толку, безъ конца!.. То шибче, шибче, громче, то почему-то опять тише, совсмъ тихо, почти нтъ ничего, замолчали… Кончили, знать. Анъ нтъ!.. Вдругъ опять, Богъ всть зачмъ, такъ дерганули, да такъ завозили смычками, что даже у нея за ушами зачесалось. И Воронцова, не сморгнувъ, не шелохнувшись, сидла, какъ истуканъ, и только думала:
«И кто это музыку выдумалъ! И зачмъ собственно ее выдумали?» И, наконецъ, свтлая мысль оснила ее, она догадалась.
«А плясать-то подъ что же бы было тогда людямъ?»
Наконецъ, наступилъ антрактъ. Раздались рукоплесканія, комплименты, похвалы. Вся публика проснулась и восторгалась, разумется, игрою государя. Государь отказывался, благодарилъ Теплова и старичка за игру, благодарилъ Будберга за скрипку. Но они тоже отказывались. И вс ахали, и вс охали, и вс, кром этого государя, добродушнаго и, строго говоря, честнаго и хорошаго человка, только не для царствованія надъ громаднымъ государствомъ, — вс равно чувствовали, что ведутъ себя подло. У него, у одного, совсть была чиста. Онъ съ ребяческимъ восторгомъ предавался теперь запоемъ тому, что обожалъ. И если онъ игралъ плохо, то эта игра все-таки доставляла ему самому великое, невинное, никому не зловредное наслажденіе.
Во время этого антракта одна графиня Скабронская не вымолвила ни слова, никого не похвалила, сидла спокойно и улыбалась. Петръ едоровичъ замтилъ это, быстро обернулся въ красавиц и выговорилъ:
— Ну, а вы, графиня, молчите? Что-же? Скверно я съигралъ свою партію?
— Для меня,
— Дипломатъ, дипломатъ! весело погрозился государь пальцемъ:- ученица Гольца.
Маргарита хотла, шутя, отвчать, но въ ту же минуту глаза ея остановились невольно на дверяхъ, ведущихъ въ другую гостиную. Взоръ ея мгновенно вспыхнулъ, она даже вздрогнула и слегка измнилась въ лиц.
Вдали за анфиладой освщенныхъ комнатъ, за нсколькими настежъ растворенными дверями, стояла фигура преображенца. Никто бы не узналъ этого человка, если бы увидлъ его теперь такъ далеко и вдобавокъ въ этомъ дворц. Но Маргарита увидала и сразу узнала его не глазами, а скоре сердцемъ, совстью своею узнала! Это былъ тотъ, котораго она недавно осудила на смерть, и который спасся только чудомъ.
Но зачмъ онъ здсь? Какъ попалъ онъ во дворецъ? Онъ не иметъ на это права! Онъ еще недавно лежалъ въ постели, едва поправляясь отъ ранъ, а теперь онъ здсь! И Маргарита чувствовала, что догадывается, чувствовала, что сейчасъ способна упасть въ обморокъ, здсь, на поду, среди концерта.
Шепелевъ, очевидно, являлся мстить, являлся въ одно мгновеніе погубить ее, заставить государя и этотъ блестящій дворъ вышвырнуть на улицу развратную и жестокую до преступленія иноземку авантюристку!
XXXI
Всякая другая женщина, конечно, упала бы въ обморокъ, но въ Маргарит было слишкомъ много силы воли, было слишкомъ много не женской отваги, заставлявшей ее не бжать, а бросаться впередъ не только на опасность, но хотя бы на врную смерть.
Красавица спокойно поднялась съ мста, твердыми шагами, даже граціозно, даже съ изящнымъ движеніемъ въ походк, и шумя пышнымъ шлейфомъ по паркету, вышла изъ залы и пошла чрезъ вс комнаты прямо на этого встника, если не ея смерти, то паденія и погибели, паденія съ той высоты, которой она достигла цною всякихъ усилій!
Идя на блднаго, неподвижно стоящаго юношу, еще слабаго отъ болзни, съ лихорадочно сверкающими, слегка печальными, глазами, Маргарита двигалась, какъ двигается на поединк человкъ на мткій, врный и ежеминутно ожидаемый выстрлъ, который положитъ его замертво. Но она шла…
Давно-ли этотъ кратко, но страстно обожаемый, любовникъ былъ ея игрушкой, теперь она становилась игрушкой въ его рукахъ!? Ему стоитъ только пройти эти комнаты, войти въ залъ, приблизиться къ государю и только сказать ему:
— Ваше величество! прогоните отъ себя мою любовницу и преступницу, ршившуюся отдлаться отъ меня простымъ убійствомъ.
И все будетъ кончено для нея!..
Маргарита подошла къ неподвижному, какъ статуя, Шепелеву и стала передъ нимъ. Но если когда въ жизни случалось ей робть, падать духомъ, дрожать всмъ существомъ отъ ожидаемаго удара въ самое сердце, то, конечно, теперь…
Въ ту ночь, когда полиція въ Карлсбад требовала отъ графа Кирилла ея паспорта, — конечно, она не такъ оробла, какъ теперь. Тогда она меньше теряла!..