Пилигрим
Шрифт:
На выходе мальчишку встретил Судо Шао. Заместитель судьи еле стоял, опираясь на трость. По пути в казармы он заляпал кровью оба рукава, а черные волосы, обычно запутанные в пучок и скрытые шапочкой, трепались на ветру, как у женщины.
— Она жива, но тебя не увидит, — сказал Наэль и прошел мимо молодого бюрократа, зная, что Усик его не впустит.
(Заповедник Ракшасов)
Мия уже полчаса сидела на коленях возле небольшого пруда, который окутывал туман. В блюдце воды плавали рыбешки желтого цвета. Водоем окружал мох, который из
Кристу била дрожь от вечернего холода. Она не могла оторваться от глади воды. Будто в полу дреме смотрела в никуда. Изредка ее глаза вспыхивали фиолетовым.
— Пожалуйста, отпустите меня, — проговорила Криста.
— И как ты поняла, что тут кто-то есть? — раздался женский голос из тумана в округе.
— Я вижу, как вы злитесь.
— Злюсь? — Раскатился клокочущий смешок. — Я лишь любуюсь тобой.
— Но я вам не нравлюсь.
— Ты права.
Аяшуа материализовалась из тумана. Женщина-рыболюд села рядом с Мией, положила перепончатую руку ей на плечо, прижалась холодной немного склизкой щекой и вместе с девушкой принялась смотреть в пучину, на которой мелькали круги от падающих листьев.
— Ну и зачем ты пришла в этот лес? — спросила Аяшуа.
— Чтобы спасти жителей Далай.
— Милая, тебе незачем врать мне, да и не выйдет, это твоя цель, но не причина.
— Я понимаю, о чем вы, я оказываюсь думать таким образом.
— Вот это заявление.
Голос рыбоженщины становился все более тихим, вкрадчивым. Мия погружалась в транс, округа темнела, все, что она могла видеть — это гладь воды, которая ограничивалась контуром потемневшей листвы, что прилипла к зеркалу водоема.
— И как же ты предпочитаешь думать об этом?
— Я знаю, что действую для себя, знаю, что за каждым словом и поступком любого живого существа стоит личная выгода. Но, я считаю, что имею право не думать об этом.
— Тогда ты превращаешься в обычную лицемерку.
— Мне все равно. Если благо другого — благо для меня, значит, я могу думать, что действую ради него.
— Ну и зачем так коверкать сущности?
— Так я меньше думаю о себе.
— Вздор и самообман.
— Я не настаиваю.
«Она даже не пытается разозлиться, — подумал Аяшуа. — Верит в то, что говорит.»
— Твой друг уже умер, — прошептала рыбоженщина.
Мия даже не дернула бровью. Аяшуа оскалилась, поняла, что фиалковые глаза девушки украдкой посмотрели на ее отражение и распознали ложь.
— Я вижу твой дар, но ты не признаешь его суть. — губы аяшуа плямкнули над ухом Кристории. — Давай посмотрим на тебя?
Мия наклонила голову, увидела в отражении себя маленькую со стороны. В тот день она собрала в резную шкатулку разных насекомых: червей, жуков и бабочек, живые они пытались вырваться на волю, но девочка сделала так, что никто не мог. Летающим сломала крылья, тем, кто быстро ползал или прыгал — оторвала лапы. Через линзу, которую она украла из мастерской
«Лишь грустит? — подумала Аяшуа. — Может, она умеет противиться гипнозу?.. Нет. Она просто такая.»
— Я была не права, — сказала Мия. — Мне жаль. Больше я так не делаю.
— А если от смерти этих гадов будет зависеть жизнь твоих товарищей?
— Тогда буду.
— Вот как?
— Да, я размышляла об этом и решила принять то, что для меня жизни не равны.
— Выдумываешь вздорные правила и подстраиваешься как обычная гадина, и сколько ты готова погубить низших жизней ради одной высокой?
— Сколько понадобится.
— Надо полагать, и одного айна другому предпочтешь?
— Скорее всего.
— Ты такая же гадина, как те, кого ты мучила в детстве.
— Признаю.
Аяшуа раздраженно махнула рукой, и наваждение искалеченных насекомых исчезло.
— Лучше скажи мне, как ты выбрала перья? Твой брат вот оказался куда смышленее, клыки и крылья, погляди какие.
Аяшуа снова повела пальцем. Мия увидела своего старшего брата, рядом с которым вилась пара молодых драконов размером с телегу, верные как выдрессированные собаки они выполняли любую его прихоть.
— Разве это не разумно? Сильные существа, но ты выбрала перья, чем не глупость?
— Я не знала, — прошептала Кристория.
В ее памяти вспыхнуло поле трупов, которых клевали птицы всех мастей. Вороны, мелкие серые пташки размером с пол кулака и мохнатые коршуны, что вырывали ребра.
— Я хотела, чтобы они перестали клевать.
— Человеческие женщины таковы, — сказала Аяшуа. — Из жалости готовы загубить что угодно, даже свои таланты.
— Я не жалела их, я жалела себя.
— Разве ты не отказалась так думать?
— Я просто не хочу… — Мия умолкла.
— Не хочешь, чтобы тебя хвалили? — рыбоженщина снова заклокотала. — Кажется, ты запуталась в себе, ведь ты мечтаешь о благодарности.
— Да.
— Но готова никогда ее не услышать?
— Я разгляжу.
— Не много ли ты о себе думаешь?..
Аяшуа умолка, снова увидела, как глаза Кристории вспыхнули фиалковым духом, сквозь гипноз.
«Пожалуй, с лином было бы веселее,» — подумала аяшуа.
— Скажите, вы считаете… что вы ненавидите людей?
— И не только их.
— Но это не так.
«Смеет учить меня?»
— С чего ты решила?
— Вы не хотите причинять вред.
— Это лишь потому, что ты пилигрим, будь ты обычным айну, я бы уже давно оторвала твою голову.
Аяшуа застыла, глядя на глаза Мии, — «Мелюзга, уверена, что я говорю неправду?.. Она права?»
— Будь моя воля, все айну, кроме моего народа превратились бы в пыль.
Кристория продолжила смотреть на Аяшуа, как учитель, который терпеливо ждет от ребенка, что тот найдет верный ответ. На лице рыбоженщины проступал оскал, даже на ее пятнистой гладкой коже набухли морщины.