Писарь Первой конной
Шрифт:
— Странные у тебя взгляды. С такими взглядами тебе самое место в Белой армии. Почему ты тогда помогаешь нам?
— Просто так. Потому что ты мне нравишься, — ответил я, — да и вообще, есть в Красной армии, что-то такое... честное. Мне пока трудно сформулировать. Люди, которых я там встретил, они искренне верят, что построят новое справедливое общество. Может быть их вера и наивна, но она идет от души.
Ирина ничего не ответила, но ее щеки пылали румянцем.
Мы прошли до старинного храма Иоанна Предтечи. Вошли внутрь. Там шла вечерняя служба. Купили в свечной лавке свечи, написали поминальные записки для завтрашней
Дошли до ближайшего сквера, сели на скамейку и Ира, приблизившись ко мне лицом зашептала на ухо, что я должен сделать в следующий раз, чтобы вызвать ее на встречу. В этот раз меня она провожать не стала, да и я ее. Расстались довольно холодно. Я лишь легонько коснулась ее щеки губами при прощании.
На следующий день рано утром сотню подняли по тревоге и в полном вооружении мы поскакали куда-то за пределы Царицына. Через несколько часов выяснилось, что генерал Шкуро начал свое наступление на Воронеж. А сотню дяди Андрея придали наступающим казакам в качестве вспомогательного подразделения.
На второй день мы были где-то в окрестностях Воронежа. Перекрыли одну из дорог, поставили рогатки и стали ждать. Со стороны Воронежа тянулись крестьянские телеги, крестьяне возвращались с базара. Казаки их досматривали и отпускали дальше. Был приказ, крестьянам препятствий не чинить.
Молодые женщины и девушки на телегах строили белоказакам глазки, весело смеялись над их нехитрыми шутками. Вольностей никто не допускал. Так, невинный флирт, поднимающий настроение всех, кто в нем участвовал. У сотника не забалуешь, казаки это хорошо знали.
Один из мужиков, солидный, с большой окладистой бородой, в красной рубахе, остановил свою пролетку на посту и спросил, почему казаки не перекрыли вторую дорогу.
— Какую вторую дорогу? — удивились казаки и позвали сотника. Оказалось, что буквально в пяти километра от основной трассы по дну глубокого оврага среди густых кустов проходит проселочная дорога.
Сотник сразу направил туда 30 казаков, в том числе и меня, чтобы перекрыть и эту дорогу. Как только мы спустились в овраг и через заросли кустарника выехали на дорогу, лоб в лоб столкнулись с кавалерийским отрядом красных. Два кавалерийских отряда рванули друг к другу навстречу, и завязалась сеча.
На меня налетел парень примерно моего возраста и силы. Шашка плясала у него в руке. Я только успевал отбивать удары. В голове почему-то упорно вертелась одна и та же мысль: «Каждый имеет право высказать свое мнение». Вот мы и высказывали свое мнение. Пока аргументы моего противника были более весомыми, и я продолжал пятиться со своим конем в сторону кустов ивы за спиной.
— Каждый имеет право высказать свое мнение!
С пареньком мы рубились почти на равных. Он наседал, я отступал. Удары металла о металл высекали искры. Рука, державшая шашку начала наливаться усталостью. Парень тоже стал уставать. От недавнего напора не осталось и следа. Обычно бой опытных бойцов на шашках скоротечный. Сшиблись конями. Взмахнула шашка, один из противников полетел порубленный на землю. Мы оба были бойцы неопытные...
— КАЖДЫЙ ИМЕЕТ ПРАВО ВЫСКАЗАТЬ СВОЕ МНЕНИЕ!
Теперь я, собрав все последние силы перешел в наступление и
Бой закончился. Большая часть красного отряда прорвалась и ушла в степь. У нас было семеро убитых, все молодые казаки из нового пополнения. Неподалеку от меня стоял, держа коня под уздцы такой же молодой казак, как и я, бледный как смерть, рука держащая за повод лошадь мелко дрожала. Он тоже успешно зарубил своего противника. Я посмотрел в сторону убитого мною человека и меня вырвало. Подошел один из опытных казаков и предложил мне обыскать убитого.
— Мне ничего не надо, — шарахнулся я от него, — вы сами, если хотите.
Тот только пожал плечами и стараясь не испачкаться в крови стал обыскивать труп. Я отвернулся в сторону, меня била крупная дрожь.
Дядя Андрей, когда ему доложили, что его племянник убил красного кавалериста довольно улыбнулся. Еще бы, теперь я был повязан с белыми кровью.
Сообщили, что с ходу казаки корпуса генерала Шкуро заняли город Воронеж, взяли много пленных. Мое сообщение подпольщикам о готовящемся наступлении на Воронеж ничего не изменило. История равнодушно продолжала раскручиваться по известному мне сценарию.
Я потом думал, почему так произошло? Информация могла потеряться по дороге, раций здесь нет. Чтобы передать сообщение, через линию фронта пробирается связной. По дороге его могли перехватить или убить. Если даже сообщение попало куда надо, ему могли не поверить. И третий вариант, обычный бардак, свойственный как белым, так и красным. И там, и там — русские люди. Вместо того чтобы принять меры, пили и гуляли. Да, мало ли почему? Выполнив свою задачу полностью, мы, не входя в Воронеж отправились в обратный путь к Царицыну.
В городе после короткого отдыха две полусотни были отправлены в разные места по каким-то военным делам. Меня сотник оставил в расположении части. Накопилось большое количество бумаг, которые срочно нужно было переписать. В списках на награждение я с удивлением обнаружил свое имя и фамилию. Дядя решил отметить «подвиг» своего племянника.
Как только немного разгреб накопившиеся дела, отпросился у «дяди» в увольнительную. Нужно было назначить встречу Ирине, она не знала, что я вернулся в город.
Из части вышел вместе с пятью легко ранеными казаками. Они не захотели ложиться в госпиталь и долечивались в сотне исполняя разные небольшие поручения. Мы вместе дошли до храма Иоанна Предтечи. Я предложил зайти в храм и поставить свечи. Казаки охотно согласились. В свечной лавке я купил свечи и написал поминальные записки. В записке «За здравие» все имена написал прописными буквами, кроме одного. Третьим сверху написал имя ДОРМИДОНТ печатными буквами. Это означало, что я хочу встретиться со связной. Если бы, то же имя я написал в записке «За упокой» это бы значило, что я близок к провалу и от меня нужно держаться подальше. Кто-то из служек храма, читающих на литургии записки работал на красное подполье города. В записке «За упокой» первым стояло имя Иван, так звали убитого мной красного кавалериста. Женщина в свечной лавке равнодушно приняла обе мои записки и деньги, и сунула их в стопку таких же записок, поданных ранее. Читать их будут на завтрашней литургии.