Пить, петь, плакать: пьесы
Шрифт:
Шура. Я бы и рада показать. Но его сейчас нет на Земле.
Фомина. Нет на Земле?
Шура. Он там. (Показывает глазами и головой.) Наверху.
Фомина. Этого-то я и боялась.
Шура. Чего ты боялась?
Фомина. Что ты приведешь в дом инопланетянина.
Шура. Да нет! Ну при чем тут... Ой, Анька! Он – командир корабля. Многоразового использования.
Фомина. Шурка! А он нас на ракете покатает?
Шура застенчиво хихикает.
Послушай, Шура. Ну ты же взрослая тетенька. Сколько можно врать? Космонавта выдумала. Шура! Сколько нам с тобой лет?!
Шура (немеет от
Фомина. В космосе нет ветра!..
Шура. Погоди, я сейчас все объясню. (Чуть не плачет, с отчаянием.) Однажды был очень дождливый день. Я шла по улице и встретила лошадь. Это было так. На Садовом была жуткая пробка. А пешеходы стояли и ждали, когда машины отъедут, чтобы можно было пройти. И я тоже стояла вместе со всеми. И в кузове грузовика я увидела лошадь. У нее было такое грустное умное лицо. Я смотрела на лошадь, а больше, кроме меня, ее никто не замечал. И вдруг я оглянулась и увидела, что рядом еще один человек тоже смотрит на лошадь. Это был он, космонавт-исследователь, Герой России Валера Затыкайченко. Мы посмотрели друг на друга, и он сказал. «Не думайте о грустном». А я сказала: «Давайте думать, что она просто едет в цирк или в гости». Тогда он спросил: «Кто вы и куда вы идете?» А я сказала: «Я Шура Дрозд, иду на курсы плетения кружев коклюшечным способом». А он сказал: «Шура, я прошу вашей руки. Только завтра после обеда я улетаю в космос, а сейчас иду в зоопарк кормить моего любимого бегемота». И мы пошли в зоопарк, покормили бегемота и долго гуляли и говорили обо всем на свете. Мы опомнились только поздно вечером, когда зоопарк уже закрылся вместе с нами. И тогда он сказал: «Что бы ни ожидало нас впереди, я никогда не забуду эту ночь». И он накрыл меня своей шинелью, а выход мы нашли со стороны террариума, там дырка в решетке заставлена большим портретом автора авторских песен Олега Митяева. Он проводил меня домой и сказал: «Когда я вернусь, мы с тобой, ты и я...»
Фомина. Шура, что ты несешь? Это бред!
Шура (подскакивает как ужаленная). Который час? Сейчас же по радио концерт идет! По заявкам! Понимаешь, мы договорились передавать по радио друг другу музыкальные приветы... (Бросается к кубу, поворачивает его так, что к залу обращаются телевизор и радиоприемник, нажимает кнопки, ищет нужную волну.)
Диктор. ...церт подходит к концу. И в заключение выполняем еще одну заявку. Пятую неделю несут космическую вахту российский космонавт-исследователь Валерий Затыкайченко и эфиопский бортинженер Мунда-Наньюнда. По просьбе Валерия Затыкайченко для его невесты Шурочки Дрозд звучит вальс Хачатуряна к драме Лермонтова «Маскарад».
Шура, торжествуя, гордо выпрямляется и оборачивается к Фоминой. Фомина делает шаг к ней навстречу. Они приближаются друг к другу и начинают вдвоем бешено вальсировать. Вальсируют долго. Затемнение. Музыка уходит.
Гремит гром. Шум дождя. Сверху течет вода. По сцене шныряет повязанная косыночкой Фомина, расставляет железные тазики. Вода шумно льется в тазики. Фомина укутывается в клетчатый плед и садится на пол, грустно глядя, как льется из дырявой крыши вода.
Звонит телефон длинными, прерывистыми звонками. Фомина берет трубку. В телефоне – шум, скрип, далекие гудки, далекая музыка, голоса, переговоры пожарных и милиции, полная неразбериха.
Голоса в телефоне.
Фомина. Вы не туда попали, товарищ. (Кладет трубку. Снова сидит и смотрит, как дождь льется в железные тазы.)
Опять прерывисто и длинно звонит телефон. Фомина берет трубку. Там ничего не слышно, кроме хорошей грустной музыки, которая звучит совсем близко. Фомина смотрит на трубку. Льет дождь. Затемнение. Дождь стихает, поют птицы, светит солнце. Куб обращен к залу той стороной, где духовка. Фомина в косыночке задвигает в духовку противень с пирогом. Звонит телефон. Появляется Еловецкий.
Еловецкий. Ань, куда ты девалась? У тебя что, телефон сломался?
Фомина. Он у меня всегда ломается, когда дожди. Кабель куда-то там вымывается. Таковы мои климатические особенности.
Еловецкий. А я тут по случаю килограмм клюквы возле метро купил. И стал есть. Ем-ем, ем-ем, вдруг вижу, а там...
Фомина. Лучше не надо.
Еловецкий (радостно). Пуговица! Маленькая такая. Перламутровая. Я ее в лупу стал рассматривать. Это пуговица с платья девушки, собирающей клюкву! Живет себе там, на севере... Белые ночи... Знаешь, я думал о ней и не мог заснуть до утра.
Фомина. Женись, Петруша, ой женись. Не доведут тебя до добра эти мечтания.
Еловецкий. Знаешь, я устал быть молодым. Я хочу стать старым.
Фомина. Да ты и есть старый. Холостяк с собачонками. Все картины покупаешь, чтоб потом опять продать.
Еловецкий. Знаешь, ко мне тут Степцов заходил. Он сказал, что ему все это надоело.
Фомина. Что ему надоело?
Еловецкий. Что он тебя любит, а тебе по фигу.
Фомина. Мне тоже надоело.
Еловецкий. Он решил со всем этим покончить.
Фомина. Наконец-то.
Еловецкий. Он решил тебя прирезать. За все свои мученья. За свою гнутую жизнь.
Фомина. На все воля Божья.
Еловецкий. Вот жопа, а? Ничем не проймешь! Человек по тебе одиннадцать лет сохнет! Он уж чего только ни делал, чтобы тебя забыть. И в Магадан уезжал, и в Питер...
Фомина. Ив булочную ходил!
Еловецкий. Детей наплодил, женился два раза, а один раз даже венчался. Я свидетелем на регистрации был и на венчании тоже этим самым, как его... И вот уже перед самым венчанием он вдруг ко мне поворачивается, рубашка белая, сам бледный, как покойник, в руке свечка, и говорит. «Я ведь все это только чтобы Аньку забыть...»
Фомина. Я это сто раз слышала. Что ему нужно забыть? Семинар по истории КПСС?
Пауза.
Еловецкий. Слушай, Аня. Он просил, чтобы я тебе не говорил, но я скажу. Он разорился. Задолжал крепко. На него сильно наехали и, наверное, его скоро убьют.
Фомина. Что, серьезно? Погоди... Вот козлиные законы! Зачем убивать-то? С убитого и подавно долг не возьмешь. А сколько он должен? Надо что-то делать... Давай что-нибудь продадим. Продай картины, и я что-нибудь продам...