Плачь обо мне, небо
Шрифт:
Над Финским заливом разносился смех и редкие подначивающие восклицания, словно бы не существовало больше ничего кроме этой случайной игры и бескрайней свободы, что дарил уходящий день. И становилось так хорошо – как в детстве, когда удавалось улизнуть от учителей в сад, спрятавшись за поваленным деревом и надеясь, что не скоро найдут, заставив вернуться к урокам. Но только так же, как и тогда, где-то глубоко сознание разъедала неотвратимость конца этому веселью.
Катерина и не поняла, когда забежала в воду – только нахлынувшая волна окатила ноги, и в медленно намокающих туфлях стало неуютно. Что, впрочем, было тут же проигнорировано: ей, наконец, удалось поймать Николая. Хотя, судя
– Крайне изощренная месть, Катрин, – со смешком прокомментировал ее жест цесаревич, чудом упав на колени рядом, а не на пребывающую в смятении княжну, чьи мгновение назад смеющиеся глаза теперь выражали испуг, а раскрасневшееся от бега лицо стремительно бледнело. Впрочем, хватило одного только колкого замечания, чтобы приоткрывшиеся от неожиданности губы изогнулись в коварной улыбке.
– Если Вы не отдадите мое кольцо, мне придется утопить Вас, Ваше Высочество, – сощурившись, пообещала она вкрадчивым шепотом, против своей воли еще сильнее сжимая ткань его мундира.
– Блестящий план покушения на Наследника Престола, – в том же тоне оценил Николай, так и не разомкнувший объятий, а потому имеющий возможность лицезреть ее лицо в опасной близости. Все еще не утратившее остатки румянца, облепленное влажными вьющимися прядями, отпечатавшееся в памяти столь четко, что, казалось, и спустя десятилетия будет видеть как сейчас эти пронзительно-зеленые глаза, нарочито сведенные к переносице брови и синеющие губы, к которым невольно опускался взгляд. Напряженные пальцы едва ощутимо сжались на худых плечах.
Катерина резко отвернулась, чтобы в следующую минуту звонко чихнуть, прикрываясь свободной ладонью.
– … которому не суждено быть исполненным из-за банальной простуды, – закончил цесаревич, смеясь и вставая на ноги, одновременно с этим вынуждая подняться и княжну.
– Не смейте сомневаться, это мне не помешает, – уверила она его, еще раз чихнув.
– Верю, – кивнул Николай, расстегивая одной рукой мундирный полукафтан и мягко выводя Катерину на берег, – но попрошу все же отложить расправу до момента, когда мы окажемся во дворце и Вы отогреетесь.
Теплая плотная ткань легла на ее плечи, края заботливо сомкнулись чужими-родными руками где-то на груди. Катерина волевым усилием заставила себя поднять голову, чтобы посмотреть Николаю в глаза. И отойти на несколько шагов.
Стоило как можно скорее вернуться. И лучше бы – в Царское.
Где нет этой иллюзии свободы.
Обратная дорога, поднимающаяся в гору, через парк в Фермерский дворец показалась Катерине бесконечной, однако предложение остановиться в Морской караулке, находящейся здесь же, у побережья, чтобы обсушиться, она отклонила, аргументируя тем, что Великий князь и Мари Мещерская уже наверняка их потеряли. Николай, правда, тут же парировал тем, что им явно сейчас не до скуки и не до мыслей о них, но Катерина настояла на немедленном возвращении, ссылаясь на сильную усталость. Все говорило о том, что она желала как можно скорее оказаться в безопасности и
Николай уже был не рад, что затеял эту игру – минуты счастливого смеха и легкости быстро сменились уже привычным отчуждением, которое он все чаще замечал за Катериной. Что было тому виной – та проклятая история с гибелью ее жениха, или же все сильнее оплетающие их нити неопределенности и неизбежности – он не мог понять. И как вернуть тот хрупкий и недолгий момент ясности в их отношениях – не знал.
Но отчаянно желал.
– Вы решили устроить ранние купания? – осведомился Великий князь, оглядывая брата и княжну, вошедших в гостиную.
Мария, сидевшая за маленьким фортепиано, даже прекратила игру, которой скрашивала их тихий вечер, и обернулась, чтобы изумленно округлить глаза – наблюдать Наследника престола в таком виде ей еще не доводилось и вряд ли когда-либо доведется.
– Катрин страстно желала испытать воду, не слушая моих предостережений, – с излишне невинным видом объяснился цесаревич, за что заслужил полный наигранного возмущения взгляд своей спутницы.
– Ах вот как, – медленно проговорила она, явно намереваясь что-то сказать, но ее опередил Александр, явно не поверивший брату:
– И не менее страстно желала утопить тебя?
– Вы невероятно прозорливы, Ваше Высочество, – подтвердила его предположение Катерина. – Прошу меня простить – я вынуждена ненадолго отлучиться, – привычно склонившись в быстром книксене, она выскользнула из гостиной. Мария Мещерская, оставив фортепиано, последовала за ней, объяснив это тем, что желает помочь подруге сменить платье – словно бы служанок здесь не существовало.
Лишь только когда дверь во второй раз тихо закрылась, Николай, пристально смотревший барышням вслед (хотя, если говорить начистоту, одной-единственной барышне, что стремительно сбежала, даже не вернув ему мундир), повернулся к брату, почему-то наблюдающему за ним с крайним весельем. Догадываясь, какие мысли посещали его голову – Великий князь был застенчив в обществе, но отнюдь не тих и скучен по натуре – цесаревич поднял руки, демонстрируя полную капитуляцию.
– Клянусь, что не сотворил ничего предосудительного.
– Если ты внимаешь моему давнему совету, то вторую его часть, похоже, ты пропустил мимо ушей, – недоверчиво хмыкнул Александр, – так от тебя все дамы разбегутся.
– Думаю, с тем, что все хорошенькие барышни достаются Алексею, я смирюсь, – заверил его Николай, опускаясь в кресло и бросая взгляд на черно-белые костяные таблички, уложенные кучкой: по всей видимости, здесь и вправду без них не скучали. Впрочем, иного он и не ожидал.
– Если бы так старательно не создавал свой образ холодной рыбы, возможно, был бы намного успешнее.
– К чему мне это, если жениться придется не по сердцу, а по долгу? – покрутив в пальцах отнятое у Катерины кольцо, пожал плечами цесаревич и наконец встретился глазами с братом. – А вот тебе стоит оставить свою скромность, иначе mademoiselle Мещерская окажется обручена раньше, чем догадается о твоей симпатии к ней.
Александр Александрович вспыхнул: то, что Николай догадался обо всем, его не удивляло – да и если бы не догадался, он сам бы вскоре рассказал. Привыкнув делиться с братом каждой случайной мыслью, воспринимающий его как свою неотъемлемую часть, он не имел намерения скрывать свой интерес в Мари. Однако и спокойно говорить об этом тоже не мог: в отличие от Николая, который в равной степени беззаботно шутил на тему собственных чувств и серьезно обсуждал их, когда дело доходило до его сердечных переживаний, а не вопроса любви в целом, к Александру Александровичу возвращалась природная робость, перекрывающая его излишнюю эмоциональность.