Плакса
Шрифт:
Его удальство вскоре угасает, как я и предполагал.
— Чего ты хочешь?
Я останавливаюсь в нескольких шагах от него. Если этот план провалится, мне придется прибегнуть к варианту номер один.
— Внутри находится моя девушка. Я здесь, чтобы уложить ее спать. — Я не вдаюсь в подробности.
Мужчина недоверчиво фыркает от смеха.
— Ты что, блядь, прикалываешься?
Медленно снимая капюшон и приподнимая свой подбородок, я с удовольствием наблюдаю, как этот недоносок ахает и немного отступает назад при виде
— Разве похоже, что я, блядь, прикалываюсь?
— Я не могу тебя туда пустить.
— Кто так сказал?
— У меня будут неприятности, — нерешительно отвечает он, а я закатываю глаза.
— Только если ты попадешься.
Он смотрит слева направо, явно борясь со своими моральными устоями. И я решаю облегчить ему задачку.
Покопавшись в кармане, я достаю пару сотен баксов и пакетик с травкой, который я стащил из бардачка грузовика, который мы угнали. Знал же, что пригодится.
— Я не расскажу никому, если ты будешь держать рот на замке. — Я протягиваю ему бабло и траву, и он жадно смотрит на них.
Люди настолько предсказуемы, что блевать охота.
Он тянется за взяткой и быстро засасывает ее в карман.
— Договорились?
Он кивает, в последний раз затянувшись косяком, прежде чем потушить его.
— Идем.
Как только я переступаю порог этого места, на меня обрушиваются воспоминания, и мне требуется секунда, чтобы настроиться.
Запах лекарств, смешанный с отчаянием, все еще витает в воздухе, отчего меня мутит. Белоснежные стены кажутся еще ярче благодаря флуоресцентным лампам, и мне остро хочется надеть темные очки, чтобы отгородиться от всего, что это место представляет собой.
Мои ботинки скрипят по отполированному линолеуму, и я надеюсь, что оставляю за собой след грязи, чтобы запятнать идеальное покрытие. Это место должно быть прибежищем для нуждающихся в помощи, но на самом деле это просто сверкающее узилище.
Я не могу перестать прокручивать в голове то, сколько раз я проникал в это место, будучи ребенком. Неудивительно, что я такой ебанутый, ведь каким бы мрачным ни было это место, оно все равно кажется знакомым, словно дом.
— Как ее зовут? — тихо спрашивает Майкл, пока мы шагаем по коридору с бесчисленными дверями.
Небольшая стеклянная панель — единственный взгляд на внешний мир у людей, запертых за этими дверями, но львиная доля пациентов в целях «безопасности» прикованы наручниками к пустым кроватям, поэтому единственное представление для них о внешнем мире — это потолок, на который они пялятся, считая каждую секунду, кажущуюся годами.
— Джун Блэквуд.
Ключи Майкла перестают позвякивать у него на бедре, когда он ненадолго останавливается и оборачивается через плечо.
— Она твоя девушка?
Я невозмутимо смотрю на него.
— Ага.
Он не выпытывает детали и продолжает шагать, останавливаясь, когда мы подходим к двери. Я знаю,
Он отпирает ее и ведет меня по коридору, наполненному маниакальным бредом и смехом, от которого меня бросает в дрожь. Мне ненавистен тот факт, что она снова здесь, в отделении для «особенных». В месте, куда отправляют безнадежных. В месте для людей, о которых общество позабудет, потому что сочтет их запущенными, чтобы помочь.
Я заглядываю в каждую дверь, когда мы проходим мимо, и с каждым шагом мой желудок скручивается в узлы. Многие привязаны к кроватям коричневыми кожаными ремнями. Те, кто не привязан, качаются на полу, взывая к своим матерям, чтобы они пришли и спасли их.
Хочется их всех спасти, но как быть, если я не в состоянии спасти даже одного человека, которого обещал оберегать?
— Она здесь. — Майкл стоит у последней двери слева и, кажется, дает мне последний шанс пойти на попятную.
Если бы все было так просто.
Увидев, что я никуда не собираюсь уходить, он отпирает дверь. В отличие от других дверей, в которые я спокойно заглядывал, в эту я заглянуть не могу, потому что человек внутри — не первый встречный. Я знаю ее тайны и от этого я люблю ее еще больше.
Глубоко вздохнув, я захожу в палату и вижу свою мать, привязанную к кровати за запястья и лодыжки. На левом запястье у нее белая повязка. Видимо, передоза оказалось недостаточно. Ей пришлось перерезать и руку.
Дверь за мной закрывается, и я молча стою, нуждаясь в минутке, чтобы осмыслить увиденное.
Она этого не заслуживает. Никогда не заслуживала. Но, похоже, некоторые люди обречены на дурную стезю, как бы сильно они ни хотели измениться.
Джун поднимает голову с матраса, ее глаза широко распахиваются, когда она замечает меня. Я удивлен, что они не накачали ее успокоительным.
— Рэв? — она моргает, неверяще глядя на меня.
— Здрасьте, Джун.
Она всхлипывает.
— Тебе сюда нельзя. У тебя будут неприятности, если они тебя поймают!
— Разве меня это когда-то останавливало? — я иду к ее койке, изо всех сил стараясь не показывать ей своих страданий от того, что она связана таким образом.
Опустившись на колени, я начинаю расстегивать пряжки на ее запястьях, но она качает головой.
— Нет, оставь меня здесь. Так будет лучше.
— Быть связанной, как животное, отнюдь не «лучше», чем любой другой возможный сценарий. Все будет как в прошлый раз.
— Что случилось с твоим лицом? — ее беспокойство тревожит меня, так как я не могу вспомнить, когда я слышал его в последний раз.
— Не парься об этом. Давай просто вытащим тебя отсюда.
— Я же сказала, нет! — кричит она, ошеломляя меня. Это что-то новенькое. — Не в этот раз. Я не позволю тебе еще больше вляпываться в неприятности! Это я должна защищать тебя, чего я не делала в течение очень долгого времени. Позволь мне начать сейчас. Пусть твой отец…