Пляска в степи

Богачева Виктория

А выходила она из нее редко еще и потому, что не желала с Саркелом встречаться. А отец, затеяв в очередной раз хитрую интригу, к этому ее и не принуждал. Иштар уже всю голову сломала, размышляя, почему так? Сперва велел ей под руса лечь, соблазнить его взглядом томным с поволокой да танцем огненным, опоить его, кровь взбудоражить так, чтобы себя без Иштар не мыслил, жизни без нее не знал боле.

А нынче же отец велел ей в сторону отойти, взгляда на Саркела не поднимать, губ алых не разжимать.

Иштар и не печалилась. А порой,

слыша голос Саркела снаружи поблизости, кривилась в злой усмешке. Прогуливался, сердечный, мимо ее палатки, все свидеться пытался. Правда, порой кипела в ней горячая степная кровь, и откидывала она полог палатки, и выходила наружу, чтобы уже в спину Саркелу поглядеть. Ведала, что глупо то было, но не могла уж удержаться.

И коли бдительность отца она усыпить не смогла бы вовек, то вот хазары, ее охранявшие, вскоре и позабыли будто, за что Иштар сперва на цепь, а затем на веревку посадили. Нет, одну они ее всяко не оставляли, жизнями дорожили да ведали, что за ослушание бывает.

Но вот за языками при ней вскоре следить перестали, переговаривались о всяком прямо возле ее палатки. Так Иштар и узнала, что попал ее отец в немилость новому Хазар-Кагану. А старый, которому смерть пророчили, ее и встретил, еще по осени. Наследнику же его не по нраву пришлась своенравность Багатур-тархана. Потому-то и не возвращался отец ни в столицу каганата, ни во дворец свой.

И войско его уменьшилось. Иштар не умела считать, но казалось ей, что даже прошлым летом больше людей Багатур-тархан под свой стяг собирал.

Может, из-за этого и Барсбек к отцу ее не вернулся. Ведь предал же почему-то военачальник своего господина. Уж всяко не из-за одной любви к ней. Не верила Иштар, что имела она такую власть над Барсбеком. Не верила, что ради нее тот отвернулся от Багатур-тархана, от людей своих, от тех, кого знал сызмальства. Стояло за его решениями нечто большое, ей пока еще неведомое.

Когда еще сильнее зашумело по ту сторону палатки, Иштар откинула полог и вышла наружу, встретившись взглядом со своим сторожем.

— Войско выдвигается? — спросила она, постаравшись, чтобы голос не дрогнул, не выдал ее душевного волнения.

— Да, — коротко ответил хазарин и отвернулся поскорее от нее, словно не желал видеть ее лицо.

— Тебе здесь велено оставаться. Сиди тихо, хатун. Не то беда приключится.

Иштар фыркнула и величественно поправила накинутый на плечи кафтан. Станет ей еще какой-то воин без имени указывать, как себя вести. Она и не собиралась дурного ничего делать. Еще в битву не хватало угодить, чтобы зацепила ее случайная стрела, али, того хуже, сызнова в полон взяли.

Прищурившись, Иштар всматривалась вдаль: туда, где в небо возносились столпы пыли, поднятые лошадиными копытами. Где раздавался громкий, воинственный клич, да хазары гремели оружием, готовясь к битве. Пронзительно пел боевой рог, звенела броня, ржали разгоряченные лошади.

Иштар прикрыла глаза, вслушиваясь

в окружавший ее шум. Она родилась в степи и впитала эти звуки с молоком матери. Горячая кровь кипела в ней, когда звучала песня боевого рога, и даже ненависть к собственному отцу не могла заглушить зова предков, зова ее наследия. Наяву и в мыслях она видела, как на ходу вскакивают воины в седла и несутся в бесконечную, бескрайнюю даль — туда, где виднелся кусок серого неба, укрытого облаками. Несутся навстречу своей смерти.

Лагерь медленно опустел. Отец уехал раньше многих — Иштар слышала, как говорили о том воины. К ней в палатку, разумеется, и не помыслил заглянуть. Она и не шибко печалилась. Коли есть на то воля Великого Тенгри, больше отца она никогда не увидит.

Волнение охватило ее всю, мешая складно мыслить. Ее распирало изнутри от желания занять чем-то неугомонный разум, найти себе дело, чтобы отвлечься. Никак она не могла усидеть на месте — не в такой час.

Вновь и вновь выходила Иштар из палатки и стояла у полога, вглядываясь вдаль под насмешливыми взглядами двух своих сторожей.

— Нетерпелива ты, хатун, — один из них, не выдержав, первым заговорил с ней, что случалось редко. — Еще и битва не началась, а ты уже извелась вся. За Багутур-тархана, поди, тревожишься?

Иштар улыбнулась ему притворно и кивнула, поджав губы. Конечно, она за него тревожилась. Тревожилась, чтобы поскорее отец встретил свою смерть. Проклянут ли ее Боги за такие мысли? За то, что была ему недостойной дочерью? Об этом она не печалилась. Гнева Великого Тенгри Иштар не боялась. Гораздо хуже всю жизнь рабыней прожить бессловесной — вот этого она страшилась.

И больше к тому, что было, возвращаться не намеревалась. Не станет она приказы отца выполнять, соблазнять по его слову мужчин. Довольно с нее. Однажды она уже готова была умереть, чтобы не вернуться к Багатур-тархану да не достаться Саркелу. И нынче твердо уверена была Иштар, что и во второй раз не дрогнет, коли придется выбирать между смертью и долгой жизнью рабыни.

Закончился тот день, и наступила ночь. Ее Иштар провела в бердовом полузабытьи. Ей снилась битва, снились смерти. В ее сне степные птицы парили над полем брани и клевали тела павших от вражеской стрелы, копья, меча. Громкий клекот пронизывал небесную гладь, и хлопки могучих крыльев заглушали все иные звуки.

Несколько раз Иштар просыпалась от предчувствия беды, которое сдавливало ей горло, не давай дышать. На рассвете она окончательно смирилась и больше уже не пыталась заснуть: не хотела вновь возвращаться в тот сон, где птицы выклевывали у мертвых глаза. Боялась увидеть среди них знакомые лица.

Вскоре после рассвета, с той стороны, куда ушло накануне войско, показался темный дым. Ветер донес до небольшого отряда оставшихся в лагере людей запах гари и жженых тряпок, запах дегтя и опаленного дерева. А затем — запах сгоревшей плоти.