По городам и весям: путешествия в природу
Шрифт:
— А Саша Шелепов?
— Целая история. За лето он самую сложную работу мне сделал — Пыжинскую тайгу. Ему бы отдохнуть, а тут за других надо подчищать. Я Еланду делал, а его послал в Нижнюю Часту. Работали ребята как надо. Но морозы ударили — не выдержали, сбежали во главе с Сашкой.
— Еще бы не сбежать!
— Ты слушай. Прошли они пятнадцать километров по морозу, забегают в первый уйменский домишко руки погреть, ругают меня: «Мы его сейчас возьмем в работу, мы ему юшку из носа пустим!» — «Кого это?» — спрашивает хозяйка. — Коля Телегин обстоятельно, невозмутимо, но очень выразительно разыгрывает голосом этот разговор. — «Да Телегина, туды его растуды!..» —
Когда я вернулся в Москву, то первым делом на «Карте лесов СССР» рядом с фамилиями ее авторов вывел: «Саша Шелепов».
Через реки. Кто прав — писатель Михаил Пришвин или помощник лесничего Гоша Кащеев? Тайга-целительница. Снова лесное кладбище. Еще одна мечта.
У здешнего воздуха удивительное свойство скрадывать расстояния. Кажется, вот она, рядышком, гора Аскалда, что лохматой медвежьей тушей разлеглась над лесом. На самом деле до нее полдня хорошей езды. И тайга на первый взгляд кажется такой же доступной и обманчиво близкой, но сколько в ней тайн, до которых идти-шагать! И люди, так называемые «простые люди», оказываются куда как непростыми…
С помощником лесничего Гошей Кащеевым мы ехали по урочищу Еланда, тому самому, которое «делал» по снегу Николай Телегин. Гоша показался мне очень красивым — вылитый Гришка Мелехов, каким я его себе представляю не по кинофильму, а по книге. Руки ладно играют топором, легко взметывают в седло мешок с хлебом и консервами, ловко подбирают повод. Только разговаривал он неохотно, и речь его была односложной, невыразительной, бедной интонациями.
— Когда-нибудь бродил? — только и спросил меня за первые полчаса езды.
Воды здешних речек холодны, упруги и пенны, они бешено точат камень, стараясь сгладить и спрямить свои русла, однако горы не поддаются, стоят крепко, будто не хотят, чтобы реки прощались со своей молодостью. Главное препятствие на этих реках — сильная стрежневая струя. Если залила она ноги выше колена — держись. Собьет, закрутит, а то еще и пристукнет о какой-нибудь голыш. Одного из первых кедроградцев, Николая Новожилова, однажды долго катало на скользких валунах, потом засосало под залом, а он вцепился в сучья, нависшие над струей, и держался, тянул изо всех сил голову, чтобы не забило рот водой. Хорошо, подоспели друзья.
Не знаю, можно ли тут жить без коня. Через многие речки переправа только на лошади. Но в этом случае надо соблюдать несколько железных правил. Из них самое важное: не суйся в воду, не зная броду.
Но вот ты у брода. Внимание, следи за собой! Вошел в воду — освободи ноги от стремян и держи повод несильно, однако так, чтобы лошадь чувствовала руку. Никогда не перерезай струи перед товарищем — собьешь его вместе с конем. И вообще — больше доверяй лошади, старайся не тревожить ее понапрасну и не торопить: она знает, в каком темпе надо в этой речке двигаться, хорошо чувствует, куда ставить копыто. Бывает, струя бьет под седло, заливает сапоги — терпи, ничего не поделаешь. Ну а уж если сбило, понесло, тут один выход — с седла долой, окунайся и держись покрепче за гриву.
За переправой Гоша Кащеев остановился, вглядываясь в кусты и скалы. Где-то там, метров на двести ниже по течению реки, должна выбраться на берег его собака. Я поразился, как она — мало сказать смело — просто очертя
— Выплывет?
— Первый раз ей, что ли!
— И на скалы влезет?
— Ну!
Вскоре прибежала мокрая собака, и мы тронулись дальше пологой тропой, поднимаясь к перевалу. Солнечные лучи бьют в этот склон горы прямой наводкой, тайга прогрета, жарко пахнет сухим листом, старыми, седыми пнями, теплым камнем и — странное дело — весенней сохнущей завалинкой. В такие дни солнце хорошо вытапливает смолу из кедровых шишек, и они становятся сухими и легкими, как созревшие маковые головки. Ореха в этом году мало, и он еще «каурый» — светло-коричневый, недозревший. Гоша Кащеев едет не оглядываясь. Почему это о нем говорили в поселке: «Не парень — клад!»? Я подхлестываю своего Рыжку, догоняя спутника, пытаюсь завязать разговор:
— Был такой хороший писатель — Михаил Пришвин.
— Знаю, — отзывается Гоша таким тоном, что ни о чем больше не хочется спрашивать.
— И вот он где-то пословицу приводит: «Лес — бес».
— Это в каком смысле?
— Ну, будто русский человек боится леса, враждует с ним.
Гоша подумал и не скоро сказал:
— Неправильно толкует. «Бес» — это непонятная сила в лесе, что тянет в него, как на вожжах.
— А вы любите тайгу? — спросил я и поразился наивности своего вопроса, однако мне очень не хотелось потерять счастливо найденную нить разговора.
Все равно я ее как будто терял: Гоша, видно, так подивился моей глупости, что решил промолчать. Его, потомственного таежника, я спрашивал об этом! Сюда переселился еще его дед. Отец, знаменитый охотник и шишкобой, погиб на фронте, и Гоша совсем еще сопливым мальчонкой уже подкармливал тайгой себя и мать. Об этом я узнал позже, от матери Гоши, а сейчас я ехал сзади него, прямо и свободно сидевшего в седле, и досадовал, что не могу вызвать человека на разговор. Вдруг Гоша осторожно потянул повод, остановился, обернулся ко мне.
— Когда я в тайге, — произнес он медленно и глухо, — то все такое правильное на свете, что и сказать нельзя.
Он поехал дальше и тут же опять остановился.
— Действительную я в Днепропетровске служил. Армия — дело хорошее, но я по тайге больно тосковал. Закрою глаза — шумит!
Гоша известный медвежатник: в одиночку убил трех медведей и штук пятнадцать — в компании. Я вспомнил, что к короткой характеристике Гоши прибавили: «Только жаль, что тайга его наказала». У меня не было тогда возможности расспросить подробнее, и сейчас я подумал: может быть, Гошу медведь ломал? Да вроде нет, бойцовых шрамов не видать.
— Пришвин не так понял пословицу, — говорю я. — Однако тайга и наказать может.
Гоша молчал. Тогда я решил действовать напрямки — для моего собеседника это был, наверно, самый лучший метод.
— Мне говорили, что и вы наказаны.
— Кем?
— Тайгой.
— Да что они знают? — обиделся за тайгу Гоша. — Она ж меня и выручила!
— Подробностей не говорили. А что произошло?
Гоша не ответил. Да и с какой стати он должен мне докладывать? Но парень меня заинтересовал, и я решил не отступать. Хоть меня Гоша ни о чем и не спросил, я сказал ему, что детство и юность тоже провел в тайге. Родной мой городишко даже так и называется — Тайга. Рассказал, как мы с матерью собирали по весне колбу и саранку, как летом я ставил кулемы на кротов, а зимой — петли на зайцев, как я заработал странную для такого раннего возраста форму ревматизма. Томские доктора сказали, что болезнь неизлечима, и тогда мать отвезла меня на заимку Литвинова.