По городам и весям: путешествия в природу
Шрифт:
И вот тот памятный вылет. Под крылом старенького Яка скользил слегка всхолмленный зеленый океан. Ни дымка, ни стойбища, только справа змеилась серая лента какой-то безымянной речки. Штурман-то, наверно, знал, что это за речка, он лениво, сонно водил линейкой по карте, — видно, ровный гул мотора его усыплял. И вдруг…
Сашу потянуло от планшета. Сердце, как в скоростном лифте, куда-то провалилось, в уши рванулась жуткая тишина. Потом он увидел белое лицо пилота и услышал крик:
— А-а-а-а-а!
Самолет с заглохшим мотором падал на острые вершины лиственниц. Последнее, что запомнил
От боли в ноге и собственного стона он очнулся на мягком и влажном мху. Ноги были защемлены обломками самолета. «Сейчас будет взрыв», — подумал Саша. Он рванулся и снова потерял сознание. Почувствовав, что кто-то грубо ощупывает ему грудь, открыл глаза. Это был пилот. Будто во сне, Саша наблюдал, как он срезал у него планшет. Вот раскрыл, аккуратно отгибая целлулоид, вынул карту, пошел к кустам.
— Стой! — закричал Саша. — Стой, сука! Убью!
Прислушался. Только ветер нежно свистел, струясь в хвое. Саша начал осторожно елозить по земле, стараясь расшевелить обломки, и вскоре освободил одну ногу. Стоная от боли, он долго раскачивал сухую расщепленную рейку, сдвинул ее наконец в сторону, выпростал другую ногу. При малейшем прикосновении к ней Сашу будто прожигало огнем. Все еще не веря себе, понял, что у него перелом. Достал и раскрыл нож, расщепил рейку, разрезал на узкие полоски ремень, стянул ногу примитивным, но прочным бандажом. «Где же Никулин?» — подумал Саша о штурмане.
— Никулин! — крикнул он. — Ты живой, Никулин?..
Саша подполз к обломкам с другой стороны, где легче было подступиться, начал оттягивать в сторону сучья, листы фанеры и жести, какую-то древесную труху, удивляясь, что еще недавно все это было самолетом.
— Никулин! — снова позвал он штурмана.
Послышался стон. «Живой!» Старый завал из лиственниц, на который рухнул самолет, зарос густым кустарником. Саша снова пополз вокруг. Стонов больше не было, совсем рядом слышалось сопение и возня. Потом из кустов выполз ободранный, в крови Никулин.
— Никулин! — Саша опьянел от радости. — Я тоже цел! Только вот нога…
Никулин как-то странно озирался, Саше никак не удавалось поймать его взгляд. Но вот их глаза встретились. Штурман неожиданно прыгнул в сторону и побежал в тайгу, ломая ветви. Саша понял, что от удара штурману перетрясло мозги и он сошел с ума.
Уже вечерело, и нещадно грызли комары. Когда совсем стемнело, он нащупал в заветном кармашке непромокаемый мешочек со спичками, развел костер. Положение было аховое. Людей нет, может быть, за сотни километров вокруг, да если и рядом они, скажем за этой высокой гривой, что виднелась вечером сквозь черную хвою лиственниц, все равно ведь недокричишься. Пистолет у пилота, карта тоже. Где-то в обломках лежит штурманская карта, однако Саша и без нее определит направление — лишь бы развиднело и показались звезды. Пилот унес аварийную сумку с шоколадом — Саша успел это заметить. Наверно, подумал, сволочь, что не хватит на всех.
Нога распухла в бандаже, как колода, и противно ныла. Саша даже не пытался шевелить ею — раскаленная игла вонзалась в сердце. Он долго, до боли в глазах, вглядывался в темноту, стараясь не прозевать зарю.
Прежде чем разлилась
Дождался рассвета и часа три рылся в обломках, разыскивая свой сверток с продуктами. Нашел кусок колбасы, хлеб, крутые яйца. С этим уже было можно жить. Стеганку раскопал.
Пополз. Это была каторга. Если б не нога, он мог бы ползти хоть до Ленинграда, но с этим распухшим чурбаком ничего не выйдет. Он выбрал два добрых березовых сука, долго, орудуя ножом, вырезал грубое подобие костылей и до темноты еще успел порядочно отойти от места катастрофы. Снова заночевал, на этот раз даже забылся в тяжелом полусне. Утром заковылял ободренный, с радостью отмечая, что с водораздела он уже спустился — места пошли совсем сырые и темные.
Потом еще одна ночевка, у реки. Поиски подходящей лесины, последний ломтик колбасы. Вода в реке обжигала холодом, но Саша был согласен на это, лишь бы не попалось порога или залома. Река, однако, была спокойной, глубокой. И здесь не жалили комары. Примерно в полдень, когда он плыл под самым берегом, вдоль реки пролетел самолет. Он шел очень низко. Саша махал руками, кричал, но его не заметили. Выбрался на берег, развел большой и дымный костер, однако самолета больше не было слышно. Снова поплыл, стараясь держаться посередине реки. Потом зарядил дождь…
Он плыл уже третий день, отчетливо сознавая, что завтра у него уже не хватит сил разжечь костер.
Было еще светло, когда он почуял тонкий аромат дыма и услышал собак. Едва шевелясь, стал бить палкой к берегу, потом увидел узкую террасу, а на ней — стойбище и потерял сознание.
Пришел в себя на берегу, ему вливали в рот что-то горькое, возились с ногой. Якуты плохо говорили по-русски, но Саша понял, что им давно уже сбросили записку и почти все мужчины в тайге, ищут. Саша с трудом растолковал, что произошло, нарисовал, где примерно произошла катастрофа, предупредил, чтобы охотники были осторожны — в тайге бродит пилот с пистолетом, сволочь, бросившая товарищей в беде.
Скоро вертолет вывез его к аэродрому. Оттуда — в Ленинград, лечиться. Позднее ему сообщили, что якуты поймали в тайге штурмана Никулина, всего изъеденного мошкой. Он обезумел и убегал от людей.
А потом прилетел из Сибири следователь. Через две недели, оказывается, пилот тоже вышел к жилью. Саша дал показания, но на суд не поехал — просто не мог видеть этого человека…
Альпийские луга. Шишкарный промысел.
Наш проводник. Вы не ходили по бомам?
Горельники. Еще один автор лесной карты.
Алтайские горы повиты синевой, будто опустилось на тайгу вечернее небо и застыло. В долинах синь густеет, плотно забивает распадки, ущелье. И может быть, потому ее нет на гольцах и над снегами, что эта глубокая синь — следствие жизни…
Вокруг нас жила алтайская тайга. Раскатывали пестрые ковры лесные полянки, по-здешнему елани, пели горные ручьи, пахнущие тонко, снежно. Дышал лес, играя светом и тенью, теплом и прохладой.