По городам и весям: путешествия в природу
Шрифт:
— Ну и что?
— Кони — туда, — проводник кивнул в пропасть, в которой глубоко внизу бурлила и пенилась река. — И мы с ними. Николай Павлович, зачехлите фотоаппарат!
— А что такое? — крикнул сзади Телегин, который только что снимал скаты на другом берегу реки.
— Да медведь тут ходит. — Непонятно было, шутит наш проводник или нет. — Он же любопытный, вдруг захочет посмотреть, что это за штука у тебя блестящая. Отнимет..
И я ему попался на мушку. С протоки, которую мы утром переезжали, тяжело взлетели две кряквы. Проводник даже не успел винтовку сорвать с плеча. Видно, почувствовав мое состояние, он хитро сощурил свои и
— Стрeлить охота?
Я подтвердил его догадку. Он начал свистеть, подманивая кедровку. Вот она застрекотала, ближе, ближе. Стреляю я ничего и попробовал взять ее, когда она запестрела невдалеке на голом березовом столбе. После выстрела кедровка лишь испуганно вспорхнула, но Николай не дал ей далеко улететь — подманил еще ближе. Снова мимо. Забирая винтовку, проводник сказал:
— Однако полезная птица.
Может быть, в утешение за неудачные выстрелы я сам только что подумал об этом. Откровенно говоря, мне никого убивать не хотелось в этой живой тайге и даже стыдно стало за свой порыв. И еще раз проводник угадал.
— Такая погода — пусть все живет, — сказал он и минут через пять извинительно добавил: — Поэтому я и прицел вам сдвинул на дальний бой…
Погода вскоре испортилась, и в тот день нас здорово мочило. Дождь тут двойной. Прошумит над лесом, пробарабанит по спинам, а потом еще долго стекает по веткам. С полудня зарядил беспрерывный. Уже на берегу Нырны мы попробовали переждать его в избушке орешников, но потеряли терпение и подались дальше. Раз десять перебродили Нырну, потому что тропа вилась с берега на берег, вышли к реке Уймени.
Река вздулась от ливня и все еще «набирала», как говорят в Саянах. Чтобы обогнуть огромную скалу, надо было дважды переправиться через реку. Мы не решились на этот подвиг и полезли на бомa. Вы никогда не ходили по бомам? И не ходите, если нет необходимости. Перед нами был Собачий перевал, названный так, наверно, потому, что кому-то очень уж хотелось обругать его.
Бом — это узенькая каменистая тропа, вырубленная в скале над пропастью. Справа на тебя давит гранитная стена, слева — влекущая своей доступностью пустота, а внизу, под обрывом в сотню метров, грохочет на камнях взбухшая Уймень. Если у вас большой вьюк, придется тащить его на себе. В прошлом году геологи не сняли тут с лошади ящик с образцами, и она полетела в пропасть.
А вообще лошадь хорошо идет по бомам. Она не волнуется, как человек, осторожно, наверняка ставит ногу и своим невозмутимым видом успокаивает хозяина. Есть на боме Собачьего перевала скользкий и каменистый крутяк, к которому из-под скалы подступает вода. Здесь лошади теряют свое обычное спокойствие и рвут вперед, высекая копытами искры. Ни в коем случае не наматывай тут на руку повод — легким движением головы конь может тебя сдернуть вниз.
Все, однако, обошлось благополучно. По узкой долине Уймени мы уже в темноте добрались до Бигежи — небольшого, в несколько домиков, таежного поселка. Утром мы должны были поехать еще выше по течению, к притоку Уймени Ирбуте, — там начинаются горельники.
Незадолго до революции эти места охватило страшное бедствие — лесной пожар. Просмоленные насквозь кедрачи горят как порох, пламя распространяется со скоростью ветра. Не то от молний, не то от спички пожар пошел по долинам, охватил всю вершину реки Уймени площадью в несколько десятков тысяч гектаров. Стоят сейчас тут мощные обугленные стволы, просушенные, звонкие, как телеграфные столбы.
Вы глубоко
Однажды, во время встречи Юрия Гагарина со своими почитателями, я подошел к первому человеку Земли, вырвавшемуся в космос.
— Юрий Алексеевич! — обратился я к нему. — За эти годы вам во всем мире задавали множество разных вопросов. Наверно, все они были важнее моего. Я вас хочу спросить об одной мелкой мелочи, о ней у вас наверняка никто еще не спрашивал…
— Пожалуйста, — улыбнулся Юрий Алексеевич.
— Скажите, какой карандаш у вас был там — деревянный или пластмассовый?
Мне очень хотелось, чтобы Ю. А. Гагарин сказал, что он брал с собой в космос частичку сибирского кедра. Космонавт снова засмеялся и, к сожалению, ответил:
— Пластмассовый.
Да, древесина вытесняется пластмассой, но мы плохо себя знаем, если думаем, что в конце концов будем жить в искусственном мире из пластмасс, стекла и бетона. Когда я, помню, приехал в сибирский городок науки, то прежде всего мне бросилось в глаза, что этот город будущего, несмотря на свои масштабы, теряется в живом лесу. Я с удовольствием рассматривал и современные здания, и деревянную избу академика Лаврентьева…
А вот что произошло несколько лет назад в Америке, стране, где свирепствует культ пластмасс. Карандашные компании вдруг обнаружили, что появился неожиданный спрос на обыкновенный, непластмассовый карандаш. Вывозить из тропиков карандашное дерево было слишком дорого, а кедровые леса в Америке давно хищнически сведены. Выход нашли — рядом со старыми американскими городками построили сборные железобетонные города, куда переселили людей, а кедровые дома разобрали на карандаши.
У нас кедра еще много, но уже сейчас надо думать о более рациональном использовании ресурсов ценнейшей древесины. Поэтому кедроградцы мечтают освоить горельники, взять древесину, еще сохранившую свои технические свойства, сберечь за счет этого живой лес. Николай Телегин заложил здесь пробные площади, отправляет полтораста образцов в Красноярский институт леса и древесины, где впервые в стране будут проведены подробные исследования.
Но на горельники — завтра, а сейчас, после ужина, Коля Телегин неторопливо снова нашептывает мне:
— А народ был у меня разный. Часть рабочих в Бийске я нанимал. Там ведь только свистни — тысячу человек можно сразу взять. Тунеядцы эго. Особый сорт. Постоянно нигде не хотят работать. А сезонно, когда можно деньгу зашибить, — пожалуйста. То к нам, то к геологам, то на камчатские рыбные промыслы. А потом все пропивают.
— А специалисты у тебя ничего подобрались?
— Я уже говорил — золото Но попался один — чуть всю музыку не испортил. Завалил самые простые работы. Жил все время в Уймени и не смог протаксировать ближайшие урочища. Снег уже выпал. Я со своим другом Женькой Чупровым сам полез в тайгу. Днем работаем, вечером кипятим снег, ночью дрожим, как зайцы, хотя на нас меховые куртки и штаны. Шутишь — двадцать градусов! Ну, сделали, конечно… Назад меня под руки вели, а мне все чудилась в снегу избушка: «Зайдемте, — говорю, — погреемся». А это коряга либо выворот…