По городам и весям: путешествия в природу
Шрифт:
А между тем лес редел, свежело, стали попадаться в чахлом ельнике голые камни, лежащие на мягких пронзительно-алых бадановых коврах. И вот конец! Как победное знамя стоит у вершины кедр с вытянутой ветрами односторонней кроной…
На горных вершинах всегда охватывает пьянящее чувство победы, и сейчас мы молчали, переживали это состояние. Не эта ли блаженная секунда влечет людей в горы? Побороться, выложиться на всю катушку, а потом торжествующе оглянуться назад, упиться содеянным, понять, что и ты в этой жизни кое на что годен!
Мы
А через час, когда стало совсем темно, над соседней горой разразилась гроза. Глухой, перекатный гром слышался давно, а сейчас он стал оглушительным, сухим и резким, будто вдоль и поперек лопались горы. Я вышел на луг. Он освещался мятущимся, неверным светом, а на соседнюю гору было трудно смотреть — какой-то злой джинн беспрерывно полосовал ее вершину огненными плетьми. Гроза вскоре прошла за Бардам, оставив в темноте подожженное молнией одинокое дерево. Горы не было видно. Казалось, этот красный факел пылает высоко в небе.
Утро. С Бардама видны глубокие синие ущелья, далекие сахарные гольцы в бледном небе, бескрайние густо-зеленые села с первыми вкрапинками желтизны, а прямо перед нами, в широком распадке, недвижимо лежит плотное, снежно-белое, нетающее облако. Где-то вдали выстрелили, и эхо повело себя необычно — оно нарастало, ширилось, а потом внезапно оборвалось, как недозвучавшая басовая струна.
Поймали и заседлали лошадей, тронулись. Зора Татур сидела в седле боком и громко досадовала, что нет у нее длинного платья — вот было бы эффектно! Я спросил:
— Значит, славные парни у вас на Пыже?
— Еще бы! Витя Игнатенко, Витя Резниченко… Один Коля Печкин чего стоит!
— Это тот самый Печкин, без рубахи?
— Он.
Я вспомнил, как Виталий Парфенов рассказывал мне об этом Печкине. Приехал он в Кедроград из степного Алтая, нанялся плотником. Работал неплохо, но частенько закладывал. И была у него одна странность, к которой кедроградцы, правда, скоро привыкли, — Коля Печкин ходил без рубахи. Всегда — летом и зимой, в жару, в дождь и снег. То ли он хотел быть оригинальным, то ли хвастался своим мощным торсом и ножевыми шрамами на ребрах — неизвестно. Виталий однажды спросил его в общежитии:
— Ну почему ты без рубахи всегда?
— Я, может быть, кому мешаю? — вежливо отозвался Коля, отложив в сторону гитару, на которой он вечно что-то тренькал. — Мешаю?
— Да нет, — засмеялся Виталий. — А все-таки?
— А ну вас! Приходишь в магазин — никакого выбора — водка есть, рубах нет.
— Я б тебе давно привез из Горного — только скажи. Да и пить ты стал поменьше, чем в первое время. В комсомол у нас не думаешь вступать?
— Меня не примут.
— Почему?
— Я запятнанный. В драках участвовал — видишь шрамы?
— А я думал, что тебя корова. Ну а еще что?
— Без рубахи хожу. Пою все
— Есть еще причины?
— Есть. Я вольный человек. Хочу — здесь, хочу — еще где-нибудь.
Разговор этот ничем не кончился. А когда началось отселение на Пыжу и Коля стал проситься туда, Виталий сразу согласился: такие богатыри, как Коля, в Обого пригодятся, а водки там не будет. Зора Татур рассказала мне сейчас, что Коля тут работает хорошо, но уж больно говорлив. А весной, когда пали дороги и работа настоящая еще не началась, Коля Печкин стал проситься в отпуск.
— На мать только гляну, — уговаривал он Титова. — И назад.
Отпустили. Его не было около месяца. Вскоре Обого было совсем отрезано от внешнего мира, и Колю Печкина ребята уже не ждали. Однако он пришел, пробравшись через глубокие сырые снега и коварные разливы таежных речек. Притащил на себе огромный мешок, набитый колбасой и консервами…
Мы быстро спускались в долину Пыжи — река делает к Суучаку пологий изгиб, а мы пробрались напрямки. Вот и Обого — несколько домишек в густом ельнике и дюжина палаток на крутом косогоре. Отсюда начинается освоение самого богатого кедроградского массива.
Новую историю Пыжинской тайги открыли трое: лесничий Евгений Титов, его помощник Георгий Кащеев и молоденький паренек из Подмосковья Володя Матвеев. Они всю зиму давали тут жизни браконьерам. Потом прибыла хорошая подмога. Ребята пригнали сюда по зимнику два трактора, завезли продукты, цемент, пилораму. Не через Бардам ли? — спросите вы.
Нет, это невозможно. Сорокакилометровый путь через этот перевал самый короткий, но зато самый трудный. Из Уймени можно попасть в Обого и другой дорогой — через поселок Иогач, что на берегу Телецкого озера. Эта дорога в два раза длиннее первой, она огибает хребты, и по ней можно гнать тракторы.
Мы попали, как говорится, с корабля на бал. Все население поселка собралось у тракторов. Одна из машин совершенно «раскулачена». Другая в порядке, но у нее намертво отказал мотор. А трактор нужен позарез: на полпути из Иогача, там, где кончается хорошая автомобильная дорога, лежат так необходимые сейчас двенадцать тонн цемента, сварочный аппарат, рация, подковочное железо, кузнечный инструмент. Был один выход — переставить мотор. Но как это сделать? Нет под рукой ни лебедки, ни талей. Двигатель весит тысячу семьсот килограммов. Тракторы стоят поодаль друг от друга. Что придумать?
И если бы я сам не участвовал в этой египетской работе, никогда бы не поверил, что такое возможно. Нас было человек двадцать, а в успех этого дела верил один Виктор Игнатенко, тракторист. Спокойный высокий парень, сын Героя Советского Союза, выросший в партизанском отряде, он приехал сюда из Днепропетровска с двумя друзьями — Виктором Резниченко и Сашей Гузиенко. У друзей есть общее прозвище — «Енки». И когда Игнатенко предложил подтолкнуть один трактор к другому, первым взялись за ржавые траки его друзья.