Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 10. Кніга 1
Шрифт:
В смысле значительности жизненного опыта Геннадию Пациенко повезло с самого детства, прошедшего среди живописной природы северной Белоруссии и Смоленщины, — в местах, некогда страстно любимых И. Репиным, мечтавшим поселиться здесь навсегда. По всей видимости, именно годы детства, совпавшие с Великой войной нашего народа, дали будущему писателю главный, так необходимый в литературе заряд сердечного отношения к людям, который впоследствии стал определяющим в его литературном творчестве.
Позже воинская служба забросила Геннадия Пациенко на Дальний Восток, где он несколько лет служил танкистом, а потом «гражданские» пути-дороги привели его на западный рубеж
К этому времени относятся и первые литературные попытки Геннадия Пациенко, хотя во многом еще и несовершенные, но отмеченные несомненной печатью талантливости, а главное — вдумчивого отношения к жизни, зачастую ценимого в молодом авторе больше всего другого. Несколько из первых его рассказов были напечатаны в областной газете, счастливо открывшей ему первые возможности для публикации и ставшей для него первой школой литературного мастерства. Позже желание овладеть этим мастерством привело молодого автора в стены Литературного института им. А. М. Горького в Москве, по окончании которого он занимался журналистикой, сотрудничая в московских газетах, затем была аспирантура, напряженная практическая учеба у классиков и своих более опытных товарищей по перу и непосредственное литературное творчество, занятие прозой малой формы, которой он отдал немало лет своей жизни.
Итогом этой работы явились два сборника его рассказов — «Шуршание сена» и «Колесо на березе» — плод многолетних художественных поисков молодого прозаика. Эти небольшие книжки явились убедительным свидетельством прежде всего похвальной настойчивости автора отобразить в малом прозаическом жанре большой и многообразный мир во всей его яви и сложности.
«Высокий день» — третья книга молодого писателя. Многие рассказы ее убеждают, что Геннадий Пациенко обладает завидной способностью зорко всматриваться в характерные явления жизни и умело создавать выпуклые человеческие характеры. В его рассказах особенно хороша и самобытна природа, живописны ее постоянно меняющиеся состояния: от безмятежно-радостного до тревожно-драматического.
В прозе Геннадия Пациенко пленяет лиризм и живописание авторской речи, умная значительность, тонкость и богатство красок — качества, присущие лучшим произведениям современной молодой русской прозы.
Особое место в книге занимает повесть «Высокий день» — вещь самобытная и интересная по затронутым в ней проблемам. Повесть посвящена сложной и актуальной теме рабочего класса. Сам бывший рабочий — и в значительной мере в качестве такового пришедший в литературу, — Геннадий Пациенко знает жизнь своего класса не понаслышке, не в результате кратковременного «командировочного» ее изучения, а изнутри и глубоко, что позволяет ему писать о ее проблемах со знанием дела, не избегая действительных трудностей и сложностей как в организации производства, так и в характере человека на новом этапе общественного развития — в условиях научно-технической революции.
И еще — о чем бы ни писал Геннадий Пациенко и какие бы герои ни населяли его страницы, за ними всегда прочитывается недавнее прошлое нашего народа, его трудная последняя война. Ее горькое, но героическое дыхание дает себя знать и в небольших рассказах «Дым за деревней», «Медные гильзы», «Старая скрипка» и в большой повести, даже в том случае, когда автор непосредственно и не касается военного времени. Впрочем, это и понятно. Опаленное горечью военных переживаний детство писателя, его скорбная память обо всем пережитом накладывает незримую печать особой значительности на все лучшие страницы
И, мне думается, это — прекрасно.
[1975]
[Беседа с Юрием Бондаревым и Михаилом Кузнецовым]
М. Кузнецов: Вряд ли кто-нибудь из нас тогда, в последние месяцы войны, предполагал, что и три десятка лет спустя она будет жить в каждом из нас и определять столь различные творческие судьбы.
Целая эпоха прожита после Победы. Столько событий, разительных перемен, но минувшая война не только не поблекла в воображении художников, а часто новые книги о фронтовом четырехлетии — самые активные участники современного литературного процесса… Только в самое последнее, время в разных журналах появилось немало самых разных — по жанру, по стилю — произведений. Вот примеры. Фронтовые дневники К. Симонова, своеобразный и интереснейший комментарий к его трилогии. Обжигающая сердце документальная повесть трех белорусских писателей А. Адамовича, Я. Брыля, В. Колесника «Я — из огненной деревни». Прекрасный роман В. Богомолова «В августе сорок четвертого»…
Естествен и закономерен вопрос: почему и сегодня мы пишем о войне? Почему через три десятилетия эта тема звучит, пожалуй, даже сильнее?
Ю. Бондарев: Почему мы пишем о войне? Этот вопрос надо относить индивидуально — к каждому отдельному писателю. Лично я пишу о ней не только потому, что война — тяжелейшее испытание для человечества, а потому, что мне чрезвычайно важно увидеть свой персонаж в самых сложных, самых драматичных обстоятельствах, где нравственные ценности проверяются в предельной обостренности. Но если мы пишем о войне только как о прошедшем мировом событии, то мы становимся историками, а не художниками. В литературе же все направлено на человека.
Главное желание писателя этой темы — заставить людей посмотреть на своего героя не в уравновешенной, спокойной обстановке быта, а в той, где возникает вопрос: или — или? Но даже в быту Достоевский поставил Родиона Раскольникова в невероятно сложные коллизии, и это помогло великому психологу своим собственным методом выявить философию времени, всегда связанную с категорией этической. Мне интересны поступки людей в жгучей накаленности решающих обстоятельств. В безмятежном покое исследование человека почти невозможно.
М. Кузнецов: Лев Толстой так и начинает «Анну Каренину»:
«Все счастливые семьи похожи друг на друга…»
Ю. Бондарев: Да, да. Ведь литература познает движение, а движение — это поступки, характер человека, сущность времени и эпохи. Это, в конце концов, и характер писателя.
В. Быков: Если человек закрыл телом амбразуру — это, разумеется, подвиг. Но это, кроме того, результат, трагический итог жизни, а искусство интересует процесс, совокупность причин, приведших человека к данному итогу.
Ю. Бондарев: Поэтому-то самое сильное эмоциональное воздействие замечается, как мне кажется, там, где прошлое и настоящее соприкасаются и высекают символ пространственной глубины. Неправильно было бы думать, что прошлое остается лишь воспоминанием, отблеском в памяти людей. Прошлое так же материально, как и настоящее. Иначе исчезла бы сама история. Она стала бы похожей на сны минувших времен. Без прошлого человек чувствует себя существом с обрубленными истоками, с разъединенным сознанием.