Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9
Шрифт:
— Я, я. Понимай, — подхватился напряженно рассматривавший гостей хозяин и быстро вышел из комнаты.
— Располагайся, славяне, — сказал майор. — Может, еще и подрубать тут найдется.
— Да-а! Живут же буржуи! — разглядывая убранство комнаты, сказал Васюков. — Сколько тут книг!
Огромные черные шкафы с пола до потолка были набиты толстенными книгами в кожаных переплетах.
— Действительно! — согласился разведчик. — Диван кожаный! Сколько бы сапог вышло. И бархоток заодно, — потрепал он угол бархатной портьеры.
— Ну-ну! — воспрещающе
Разведчик хитровато ухмыльнулся.
Не дожидаясь хозяина, Васюков начал хлопотать возле камина, разжег на углях несколько березовых чурок. Майор пересел в кожаное кресло, поближе к камину, протянул к огню мокрую ногу. В это время открылась боковая дверь, и в комнату вошла молодая женщина с небольшим подносом в руках, на котором лежало несколько аккуратно нарезанных тоненьких ломтиков хлеба, намазанных маргарином. Знакомый старик нес в поднятой руке зажженный карбидный фонарь. Женщина сдержанно взглянула на гостей и по указке старика подошла с подносом к майору.
— Битте, гер официр!
— Спасибо, спасибо.
— Брот, — сказал сзади старик. — Битте дойч брот.
— Ах, брот! — удивился майор и захохотал. — Брот! Я говорил — брод! А не брот.
— Брот, брот. Я понималь, — озадаченно приговаривал немец.
— Ни черта ты не понял, — сказал, перестав смеяться, Ананьев и, взяв бутерброд, поднял веселые глаза на женщину. — Ух, ты! Вот это красотка! Глянь-ка, Зина! В штанах!
Немка действительно была хороша: изящная головка с длинно опущенными на плечи волосами, стройная шея и узенькие плечи под темной кофточкой, но Ананьева больше всего поразили узкие облегающие брючки на ее стройных ногах.
— Вот это да! — восхищенно твердил майор. — Как зовут тебя? Имя тебе как?
Немка, поводя подкрашенными глазами и кокетливо улыбаясь майору, однако не понимала, и старик сказал:
— Фройлен ест Ирма.
— Ах, Ирма! Хороша Ирма. Правда, Васюков? А? Васюков взял с подноса свой бутерброд, встретился взглядом с немкой и смутился. У камина, развешивая мокрые бинты, неприязненно покосилась на Ирму Зина.
— Какая-нибудь фашистка…
Раздав бутерброды, Ирма вышла, сопровождаемая восхищенным взглядом майора, немец-старик остался.
— Что, дочка? — кивнул в ее сторону Ананьев.
— Вас ист дас?
— Ирма, Ирма, говорю, кто тебе? Дочка? Ну эта…
— Тохтер? — подсказал разведчик.
— Никс тохтер, — сказал немец. — Ирма швигертохтер, ферштейн?
— Ни черта не ферштейн, — сказал Ананьев.
— Вроде бы швагерка она, — сказал разведчик. — Жена сына.
— Ах, невестка! Понятно. Однако выбрал сынок невестку. А где сам? Сын-то?
— Во зон? — перевел разведчик.
Вместо ответа старик неопределенно развел руками.
— Понятно. В армии, где же еще ему быть. А ты кто? Буржуй, да?
Немец неожиданно понял и произнес длинную фразу, вслушавшись в которую, разведчик резюмировал:
— Он архитектор. Гражданские дома строил.
— Ах, архитектор!
— Я, я, — сказал архитектор. — Сдорофо!
Тем временем Васюков, жуя свой бутерброд, разглядывал гравюры на стенах, посмотрел на пирамидки фарфоровой посуды в застекленных шкафах, открыл дверь в смежную комнату и прошел туда. Это было небольшое помещение с множеством различных чертежей зданий на стенах, под стеклом на специальной подставке стояло несколько изящно изготовленных, словно игрушечных, макетов зданий, и Васюков догадался, что, очевидно, здесь был кабинет архитектора. Рассматривая макеты, он услышал сзади шаги и вздрогнул — в раскрывшихся дверях стояла Ирма.
Она тоже заметно смутилась, но быстро овладела собой и, улыбаясь, заговорила по-русски:
— Тофарищ хотель посмотрит? Посмотрит апартамент? Можно, битте, тофарищ…
Жестами она увлекла его что-то посмотреть. Из комнаты, где находились они, вело несколько дверей, очевидно, в смежные помещения, и он растерялся. Он не хотел уходить далеко от своих.
— Нет, нет. Я ничего…
— Нет? Идет тофарищ, посмотрит сюда…
— Нет, спасибо.
Показалось ему во время этого разговора, что за той дверью, откуда появилась Ирма, послышались удаляющиеся шаги, но он не стал заглядывать туда, а, выждав, прикрыл дверь и поспешил в общий зал к своим.
Едва он приоткрыл дверь, как понял, что здесь что-то случилось. Оцепенев от чего-то только сейчас случившегося, все молча сидели по своим местам. Ананьев в кресле перед камином, на диване Зина, разведчик застыл с ножом и банкой консервов в руке, на середине со странно вздрагивающими руками стоял старик-немец и с повернутой назад головой застыл старший техник-лейтенант. Все ошеломленно смотрели на только что вбежавшего в дверь мокрого по пояс шофера Воробья.
— Честное слово, что я, врать буду?! — давясь словами, говорил Воробей. — Это… Кончилось. Мир, понимаете… Капитуляция!
Майор вскочил в кресле.
— Кто сказал?
— Капитуляция, понимаете, броневики проезжали, сам полковник сказал. Сегодня в 12 часов. Передали по рации. Полковник сказал.
— Капитуляция? Мир?
— Мир? — не выдержал и, будто ужаленный, вскочил разведчик. — Мир, братцы!!
Схватив подмоченную гармошку, он принялся наяривать «барыню» и тут же пустился в пляс. Ходуном заходил скрипучий паркет.
— А не ошибка? — радостно спохватился Ананьев.
— Какая ошибка! Если полковник… Я говорю…
— Боже мой! Боже мой! — приговаривала Зина.
— В 12 часов, а? — не мог поверить Ананьев.
— Ровно в 12. По рации передали. Там у них рация. Сам слышал…
— Ну, славяне! Дождались. Ты, старик, — обратился Ананьев к растерявшемуся немцу, — мир, понимаешь? Капитуляция! Гитлер капут, понимаешь?
Наверно, только сейчас немец что-то понял и метнулся за дверь.
Разведчик, бросив гармошку, в изнеможении упал на диван. На стуле, трясясь плечами, беззвучно плакал старший техник-лейтенант.