Поўны збор твораў у чатырнаццаці тамах. Том 9
Шрифт:
Верх высоты был уже совсем близко. Уже вся рота скрылась во мгле. Только пристально вглядевшись, можно было различить кое-где под самой вершиной маленький намек на движение. И по-прежнему не было слышно ни выстрела, ни крика, ни голоса — высота замерла, затаилась, молчала.
Гриневич поднял голову и напряженно вслушивался в непонятную тишину. Пулька, забравшись под палатку к раненому, высунула оттуда мордочку и тихо-тихо скулила, поглядывая вверх на Васюкова. Васюков, привстав на колени, замер, боясь произвести какой-нибудь малейший шорох, чтобы
И тут грохнуло.
Сперва показалось, что это взрыв, но тут же мглистое небо над лощиной туго вспороли пронзительные потоки пуль, вокруг защелкало, завыло — дождливое пространство в мгновение наполнилось звеняще-грохочущей сумятицей огня. Послышался крик, возможно, команда или ругань, однако на каком языке — было не понять. Автоматные очереди слились в сплошной стонущий гул, залпами заухали гранатные взрывы — они заглушили собой все.
Несколько шальных пуль тугими шлепками вошли в насыпь дороги, и Васюков, юркнув вниз, вобрал голову в плечи. Когда он снова высунул голову — все было кончено. Высота замолкла. Он не поверил, подумал, что заложило уши, замотал головой, здоровой рукой поковырял в ухе. Тишина не проходила. Все вокруг смолкло. Тогда он вскочил, поскользнулся, подмяв полы шинели, сполз до канавы.
— Кажется, взяли. А может…
— Дай пить.
Васюков поднес к сжатым зубам замполита край котелка.
— Не идут? — порывисто выдохнул Гриневич.
— Кто?
— За нами не идут?
Васюков снова вполз на насыпь, выглянул — нет, за ними еще не шли.
— Нет никого! — прокричал Васюков, стараясь придать голосу бодрость.
Вокруг было тихо, мокро и совершенно пустынно. Васюков сел боком на откос, то и дело поглядывая то на туманные склоны высоты, то на Гриневича внизу.
— Ну где же они? — опять начал напрягаться под плащпалаткой Гриневич. — А может… накрылись?
— Сейчас, сейчас. Скоро придут, — утешал Васюков, сам теряя уверенность в том, что говорил. — Может, мне сбегать туда? — предложил он.
— Нет, — сказал Гриневич сквозь стон. — Ни в коем случае. Васюков посидел на корточках у его ног и поднялся.
— Пулька!
Пулька выскочила из-под палатки и, ласково взвизгнув, подпрыгнула перед Васюковым, виляя коротким хвостом.
— Пулька, беги к нашим… К нашим, Пулька, пошла, пошла! Туда! Пошла к нашим!
Указывая рукой в сторону высоты, Васюков подтолкнул собаку. И вдруг Пулька взвизгнула по-щенячьи, отбежала немного вперед, тявкнула разок и, выбирая проталины, засеменила к высоте…
— Тошнит! — выдохнул Гриневич, встрепенулся и с торопливой решимостью произнес: — Васюков! Иди в тыл.
— А вы?
— Я уже. Все! Погляди, не идут?
Нет, ни на склонах, ни на дороге никого не было, вовсю сыпал дождь, суживая и без того ограниченное ненастьем пространство. Пульки уже не было видно.
Васюков снова опустился к раненому.
Молча минуту он вглядывался в раненого, не желая беспокоить его своим тут присутствием, но он, видно, услышал и с тихой
— Ты тут?.. Спасибо за Пульку… И это самое… Ведь мы земляки.
— Как? — сорвалось у Васюкова. — Вы разве из Белоруссии?
— Именно. Из Борисова.
— Почему же вы не сказали? — упрекнул Васюков с досадой, опускаясь подле него на колени.
— А зачем? Зачем отделяться?
Вдруг он напрягся, круче запрокинул голову и, вытянувшись, повернулся на бок.
Васюков ухватил его за плечо, не давая ему вовсе скатиться с фуфайки, и Гриневич задвигал ногами, будто пытаясь скинуть с себя палатку.
— Что с вами? Что с вами? — испуганно заговорил Васюков, но замполит уже не ответил. Потом он вдруг содрогнулся, оперся на руки и приподнялся, пристально и недоуменно взглянув в лицо солдату широко раскрытыми, но уже вряд ли что выражающими глазами.
— Лает… Там лает!.. Слышишь?
И, как подрезанный, упал навзничь.
— Кажется, я все…
— Что вы? Товарищ лейтенант! Что с вами?
— Ладно, ты иди… встречай, — вдруг внятно произнес он. — Я умираю.
— Что? — криком вырвалось у Васюкова…
И, как эхо, издалека послышался заливистый радостный собачий лай.
Он становился все ближе и ближе…
С высоты бежали три серые солдатские фигуры…
Фильм третий
На восходе солнца
Отличное бетонированное шоссе с густым движением в оба конца: колонны автомашин с боеприпасами, бензозаправщики, грузовики, между ними санитарные, автолетучки, специальные — «студебеккеры», «доджи», «виллисы». Рядом идут солдаты, едут верховые, навстречу ползут грузовики с ранеными в кузовах. С неба пригревает солнце, распускаются деревья. Весна.
По обочине шоссе идут два бойца. Они в распахнутых на груди шинелях, в зимних шапках, с тощими вещмешками, небрежно закинутыми за плечи. Один из них Васюков.
— Однако пригревает, — говорит он и снимает шинель. На его гимнастерке две медали «За отвагу», на погонах нашивки младшего сержанта. Другой, пожилой усатый боец, в ботинках с обмотками, размеренно топает по обочине.
— Пригревает, да. Весна-матушка, землю пахать надо.
— Скоро будем пахать. Вот доколотим гада…
— Должны доколотить. Вон какую силу собрали! Слышал, вчера говорили, на Запад кинулся. К союзникам. Нашим в плен не хочет сдаваться.
— Ничего, догоним. Теперь уж никуда не денется. Теперь наша сила. Вот бы скорее до части дойти.
— Хуже нет, чем ждать и догонять, — говорит боец. — Пока до части дойдешь, сапоги стопчешь.
— Значит, хорошо часть идет. Ходко!
Они сторонятся проносящихся мимо машин с тяжелыми минометами на прицепе, потом, хлопая вздувшимся брезентом, проходят несколько «катюш», и за ними появляется видавшая виды полуторка с несколькими случайными пассажирами в разбитом кузове. Из машины разносятся веселые звуки гармошки, и Васюков с бойцом на обочине замедляют шаг.